Юрий Магалиф - Про дедушку Гайсу

— Погоди маленько… — прошептал дедушка Гайса. — Я сейчас…

С «летучей мышыо» в руках он перелез через заплот к соседям и тихо постучал в окошко.

Соседи спали чутко — сразу же за окном возникла высокая фигура в белом.

— Кто такой? Что надо? — спросили сиплым басом.

— Это я, Тимербулат! — ответил Гайса-бабай, плохо распознав — кто там, за окном, показался: то ли богатырь-тракторист, то ли его мать… — Это я — Гайса-бабай!.. — Он посветил себе в лицо фонарем, чтобы поняли, что это именно сосед, а не кто-нибудь посторонний. — У меня собака в бидоне сидит… Выйди на минутку.

Лязгнула щеколда, с визгом и скрипом отворилась тяжелая дверь, и на пороге показалась старуха Фарида Юсупова, такая же рослая и могучая, как ее сын, знаменитый в Караяре борец..

— Ну, — сказала Фарида низким голосом, — сам не спишь и людям не даешь? Что случилось?

Запинаясь от смущения, Гайса-бабай объяснил.

— Вот паразит какой! — грозно заворчала Фарида. — Шляется по чужим дворам!..

Дедушка Гайса не понял, о ком это она…

Подобрав подол длинной белой рубахи, Фарида полезла через заплот вслед за Гайсой.

Актуш лежал не двигаясь.

Крепко зажав бидон в коленях, старуха большими руками вцепилась в мохнатую шею пса и вытянула из бидона — сначала черные уши, а потом и всю морду.

— Вот спасибо тебе, Фарида! Вот спасибо! — суетился Гайса-бабай. — Совсем пропадал Актуш… Жалко собаку: хорошая собака — мою козу сторожит.

— Иди спи! — сказал старуха, забираясь на заплот, словно на коня.

— И тебе спать спокойно.

— Где там спокойно! Тимербулата до сих пор нету.

— А куда же он подевался?

— Куда-куда!.. Гуляет, наверное, с этой образованной. Ой, аллах!..

Фарида перекинула через заплот голенастую ногу, спрыгнула наземь и ушла к себе в избу.

Гайса повесил бидон на плетень и еще постоял немного посреди двора, глядя на черное, беззвездное небо. Он подумал, что, может быть, сегодня опять увидит большую радость — первый снег. И у него стало хорошо на душе, очень хорошо.

Но, войдя в дом, улегшись на тощий матрасик, натянув до подбородка ватное одеяло, Гайса вдруг сообразил: а ведь то, что произошло сейчас, дело вовсе не веселое.

Во-первых, во дворе был позабыт с вечера бидон с молоком: пусть молока там немного — все равно, такого раньше с Гайсой никогда не случалось… Во-вторых, нужно честно признаться: Гайса испугался, увидев непонятное существо, которое металось и громыхало: а ведь прежде в своем доме, во дворе своем Гайса ничего не боялся… Эй! Уж не старость ли подступает?..

Конечно, семьдесят два года — пустяки для одинокого мужчины. Вставить бы новые зубы да заказать хорошие очки для охоты — живи тогда в полное удовольствие! Пенсия идет — хоть и не очень большая, а идет. Картошка своя. Коза доится. Чего еще надо?!

Но как подумаешь, что все-таки придется когда-нибудь стариком стать, — вот тогда-то…

Ладно! Пусть. Проклятая старость все равно приползет, никуда от нее не спрятаться. Пусть… А вот утром, наверное, выпадет снег — день будет светлым, чистым!

Гайса-бабай уснул.

Однако утром снега все еще не было. Наоборот — в воздухе потеплело. Земля на огородах лежала черно-серая — овцы бродили по грязной картофельной ботве.

Дедушка Гайса подоил Дуську, выгнал ее в огород.

А сам покатил на велосипеде в Бруснику.

Деревня Брусника совсем рядышком — семи километров не будет.

А деревня-то, деревня! — всего три дома: лесник, Машка-вдова да Сильва-охотник.

Родители Сильвы приехали в здешние места из Латвии (Сильва говорит, «из Курляндии») еще задолго до революции. Не по своей воле приехали — сослали их в Сибирь.

Татары к себе латышей не пустили. Но и не выгнали совсем: отрезали за березняком кусок бросовой земли — обживайтесь, поселыцики, только свиней за ограду не выпускайте.

Сильва для дедушки Гайсы — первый товарищ. Лет шестьдесят дружбу водят, а то и больше. Все у них одинаково в жизни получалось: в один год женились, в один год овдовели… Теперь ездят друг к другу в гости, охотятся иногда вместе, рыбачат. Сильва — грамотный старик, еще у отца своего хорошо выучился. Он выписывает районную газету и журнал «Охота и охотничье хозяйство», говорит, что без такого журнала никак нельзя.

…Когда Гайса рассказал другу все, что было с ним ночью, Сильва задумался и за полчаса не произнес ни слова. Потом он встал, молча вышел во двор, под навес, и потуже накачал шины своего велосипеда.

Гайса-бабай, сгорбившись, сидел на лавке под большой, пожелтевшей от времени картиной: там было изображено, как бородатый старик землю пашет сохой; старик этот смахивал на Сильву.