Мария Прилежаева - Пушкинский вальс

Настя подержала сердце часов на ладони.

Он решил окончательно потрясти воображение этой узкоглазой девчонки, удивлявшейся всему так заразительно, что хотелось развернуть перед ней картину производства в полном масштабе, хотя такая задача не входила в прямую обязанность мастера.

— Поглядим, как изготовляют баланс.

Он повел ее в ходовой цех, где изготовляют баланс.

…Представьте, десятки станков и полуавтоматов трудятся над обработкой одного золоченого колесика под названием «баланс»! Сверлят, обтачивают, наносят резьбу для винтов величиной с булавочную головку. В сборочном цехе баланс поставят на платину, дадут пуск, и он бежит, бежит, бежит, тридцать шесть километров в сутки!

— Мне надо все это переварить, — жалобно сказала Настя. Она едва стояла на ногах.

Мастер добился-таки своего. Она была просто подавлена бездной труда над часами. Разного, тонкого, точного, как сами часы.

А сборщица делает одну операцию. Одну и ту же, сегодня, завтра, послезавтра, всегда. Удивительно в целом интересный завод! А сборщица делает одну операцию. Какое-то противоречие. Где же романтика, когда всю жизнь надо делать одно? В целом романтика, а тебе лично достается голая проза. Изо дня в день устанавливай на платину мост или пружинку, такую малюсенькую, что надо разглядывать в лупу. Необыкновенно интересный завод! Настя уходила с завода вся взбудораженная. Недаром Бомарше был часовщиком, только жаль, что придворным. Такие времена. А что еще хорошо на заводе — много людей!

«С кем бы мне поделиться? — думала Настя. — Если бы Димка! Димка, ты нужен, нужен мне! Ты нужен мне сию минуту. Ты не знаешь, где я сегодня была, не знаешь, что часы дирижируют жизнью. Ты тоже, наверно, увлекся бы, потому что, в общем-то, там интересно! Мне скучно без тебя. Даже и после часового завода не легче. Какая-то ненастоящая жизнь…»

Занятая своими мыслями, Настя незаметно дошла до дома и во дворе, тенистом от тополей, шумном, полном ребят и мамаш с колясками, увидала отца. Она узнала издали его быструю походку и спину в сером пиджаке. Отец шел домой.

Она испугалась. Так испугалась, что остановилась посреди двора и стояла, пока отец не скрылся в подъезде. Тогда она побежала. В подъезде на табурете сидела и лузгала семечки дворничиха. Настя внутренне съежилась под ее любопытным и жалеющим взглядом.

— Беги скорей, отец воротился. Мать-то дома ли? Не упускай его пока до матери, задержи всеми силами!

Знает. Значит, всему двору уже известно. Настя прошла мимо дворничихи, прямая, словно проглотила линейку. Жалкий, жалкий человечек, зачем у тебя так колотится сердце? Она так волновалась, что не могла отпереть замок — не слушался ключ. Но оказалось (и — уф! — сразу немного отлегло от души), мама дома. Они разговаривают в маминой комнате. Говорит отец, громко, почти кричит. Что такое? Надо войти. Или хоть постучать, чтобы знали, что она здесь. Или спрятаться в ванной?

Настя стояла в прихожей, ноги не двигались, словно по пуду. Отец говорит и бегает по комнате. Такая привычка у нашего отца: бегать, когда разбушуется. С ума сошел: ворвался в дом чужой человек и бушует!

— Решила? Она и права-то не имеет решать. Ее обида толкает на глупости, разве я не понимаю? Я понимаю, я знаю, я мучаюсь! Неужели вы думаете, что я могу согласиться, что вы будете жить на твою мизерную зарплату в библиотеке, а я?.. Неужели вы думаете, что я без сердца, вовсе бесчестный человек? Да ведь мне жалко ее, пойми… и тебя. Пойми, жалко! Вы у меня из головы не идете. Может, вам и сейчас уже не на что жить, вон счет валяется неоплаченный. Почему не оплачен счет? Вы хотите добиться, чтобы выключили свет? Этого вы добиваетесь?

— Полно, Аркадий, — перебила мама с улыбкой в голосе.

Так и раньше она защищалась улыбкой, когда отец бранил ее за бесхозяйственность. Он и сам не очень-то хозяйственный, но, когда мама забывала вовремя оплатить счет за электричество, отец кричал, что это бессовестно, обо всем должен заботиться он, не желает он быть ломовой лошадью!

— Я говорю, — продолжал он, — если так уж случилось… Я не могу допустить, чтобы вы нуждались. Дочь она мне или нет?

— Не знаю, — ответила мама.

— Что не знаешь?

— Может, уже и не дочь.

Там наступило молчание. Чиркнула спичка. Мама закурила.

— Брось курить. Ты похудела. Худенькая стала, словно девчонка пятнадцати лет. Курение старит. Ты постареешь.

— Все равно.

— Черт, черт! Если бы ты была склочной бабой, ну, грозила бы, что ли, жаловалась, как это обычно бывает, хоть немного стервозной была…