Мария Прилежаева - Пушкинский вальс

Мастер бригады выглядел не старше двадцати двух лет. У него были румяные круглые щеки, круглый подбородок. И крайне строгое выражение лица.

— Идемте за мной.

Он провел Настю вдоль конвейера, в глубину помещения. Там был его «капитанский мостик», откуда он управлял своей комсомольско-молодежной бригадой. Обыкновенный стол, с телефоном и грудой тетрадок и папок.

— Новенькая! — донеслось до Насти.

Она ловила на себе любопытные взгляды. Как в школе.

Прозвенел звонок. Конвейер стал, аппараты умолкли.

— Десятиминутка, — сказал Василий Архипович. — Перемена по-вашему.

Возле «капитанского мостика» быстро собрался кружок молоденьких девушек, в косынках из накрахмаленной марли, повязанных замысловато, наподобие тюрбанов. Хорошенькие, как на подбор (от молодости или белых тюрбанов?), многие с подкрашенными губками, в туфельках на каблучках. Рабочий класс?

— Привет юной смене! С аттестатом? Стаж зарабатывать?

— Прощай, детство, сон безмятежный! Производственный план! Трезвость!

— Сочинения о Маяковском, где вы, где вы? Все прошло, как с белых яблонь дым. На повестке дня технология сборки.

— Василий Архипыч, ставьте нам ее в ученицы на пуск хода. Ходисты в прорыве, давайте ее нам на выручку.

— Как вас зовут? — спросила одна.

— Настя.

— Дети мои, слышите, Настя! Четыре Тамары есть, три Ирины, а Насти не было, первая.

— Не теряйся, Настя. Смелого пуля боится.

— А ну, разойдемся! Налетели, как на зверинец. Совесть надо иметь! — прикрикнул мастер.

Кстати прозвенел звонок. Мастер повернул рычаг конвейера. Медленно двинулась лента. Зажглись над столиками зеленые и красные лампочки. Тук-тук, тук-тук, — застучали аппараты.

— Школьные привычки еще не позабыты, — сказал мастер, имея в виду болтливость своей молодежной бригады. — Половина и сейчас в институтах и техникумах учится. Я сам в перспективе инженер. У нас здесь редко кто без перспективы живет, стынуть на точке замерзания никому не охота. Ознакомлю вас в общих чертах… За полетом спутника вокруг земной планеты следите? — неожиданно спросил он.

— Да… то есть, нельзя сказать, чтобы очень, — призналась Настя, стараясь сообразить, куда клонит мастер.

— А я даже позывные ловил. Пи-пи… Я раз даже видел, как он летит. Стою на Откосе, над речкой, а он летит. Плавно, чуть красноватый, за звезду принять можно. Дугу по небу сделал и ушел. Летит и летит круглые сутки и сейчас где-то несется. Вникните, разве же он полетел бы…

Он не закончил фразы. Лицо его снова приняло выражение озабоченной строгости. Он шагнул к конвейеру и отрывисто скомандовал в рупор:

— Корзинкина! Призываю к порядку! Разговорами занялись? Срыв трудовой дисциплины. Стыдно, Корзинкина!

Пристыдив Корзинкину, он вернулся к Насте и продолжал с прежним пылом:

— Вникните, мог бы он полететь с точностью до сотой доли секунды, если бы не наша работа — часы? Представьте, исчезли часы! Все перепуталось, неразбериха, сплошной кавардак! Как вылетать самолетам? Как отправлять поезда? Весь железнодорожный транспорт насмарку! Даже градусники ставить больным и то нужны часы. Или, представьте (я, конечно, шучу), вам назначают свидание. Часы — дирижер человеческой жизни, вот что такое часы!

Может быть, Василий Архипович не раз произносил такие агитационные речи, но Настя-то слышала все это впервые. Не ожидала, что «господин Случай» приведет ее в такую важную отрасль промышленности. Смотрите пожалуйста, как повезло!

Василий Архипович, чувствуя, что задел ее за живое, забыл про степенность и повел Настю знакомить со сборкой. Неизвестно, всегда ли и всякую ли новую ученицу он принимал столь внимательно, но Насте с таким азартом объяснял работу конвейера, словно она была делегацией иностранной державы.

— Технологию изучите после. Сейчас общий обзор.

Они остановились у верстака в начале конвейера. Пальцы сборщицы двигались в скором, несбивающемся темпе. Что-то сделали. Раз, два, три — плáтина отправляется по конвейеру дальше. И они передвигались вслед за платиной дальше, от верстака к верстаку. Платина одевалась, покрывалась мостами, колесиками, обрастала пружинками, волосками, накладками. Создавался механизм.

Добрались до последней операции. Механизм одет в корпус. Часы стучат. Что в них стучит?

Видно, мастеру нравилось изумление Насти, вопросы и ахи, означавшие у человека живую фантазию. На секунду он исчез, принес крошечное золоченое колесико.

— Баланс. Сердце часов.