Прощался гость со своими хозяевами уже совсем по-русски: и с посиделками „на дорогу“, и с объятьями, и с трёхкратными поцелуями (почему-то – только с Андреем Васильевичем старшим), и уже на очень приличном русском языке.
Вернувшись, Ханс-Юрген, как и мечтал, с лёгкостью поступил „на русский факультет“, но через полтора семестра был изгнан из университета… Если говорить кратко, то причиной изгнания послужили его многократные рассказы о жизни в СССР. Эти рассказы каждый раз завершались горячими спорами, но… живя у Черкасовых, Юрген научился многому, в том числе – и умению аргументированно спорить. Так что, победителем в таких спорах непременно бы выходил Юрген… если бы его кое-кто не освистывал и не прерывал. А в начале 1990 года Юрген, отправившись в западный Берлин, якобы к родственникам (которые там у него и вправду были), сумел перебраться в Восточный Берлин и там обратиться в Советское Посольство на улице „Под липами“ (Унтер ден Линден). Там он рассказал свою историю, не забыв упомянуть о заслугах Черкасова старшего и своём пребывании у него. На вопрос о том, почему бы ему – немцу – не поселиться в ГДР, Ханс-Юрген, основательно подумав, твёрдо ответил, что хотел бы, если это возможно, получить политическое убежище именно в СССР и что „он постарается и сумеет принести советскому народу пользу“. Просьба Ханса-Юргена Неро была удовлетворена.
А что же наш главный герой – Андрей Васильевич Черкасов младший? В июле 1990 года он сдал вступительный экзамен, как и планировал, в „Первый Московский мед“, а весь август провёл у родителей. Узнав о суровом приговоре и казни членов „пятой колонны“, Андрей заявил своим старшим:
– Ну, и что, что сурово?! Собаке… нет, не надо собачек обижать! Гадинам – гадючья смерть! Эх… если бы и Хрущёва в своё время – туда же…
Родители и дедушка Андрея переглянулись. А юноша увидел, что на лице старого разведчика прямо-таки написано: „А! Что я вам говорил?! Правильный парень вырос!“ Поэтому младший Черкасов продолжил:
– А что?! Сталин же говорил, что к середине шестидесятых Союз выйдет на первое место в мире по всем показателям!
– Было такое, Андрюша. Примерно так Сталин и планировал . И мы бы добились этого, если бы… Ну, сам теперь понимаешь , что! – резюмировал Черкасов старший.
В последних числах августа студент Черкасов уехал в Москву к месту учёбы.
________________
Как уже сказано, Андрей с самого раннего детства (и даже – до своего рождения) рос необычайно чувствительным к музыке. Он почти постоянно пребывал в доброй музыкальной среде (как до рождения, так и после). У него был абсолютный слух. С четырёх лет он развивал свои музыкальные качества, обучаясь игре на скрипке. А ведь скрипка – это не какая-нибудь балалайка или гитара: её гриф не разделён на лады, и нужная высота звука обусловливается лишь точным расположением пальца, прижимающего струну к грифу. Он почти с самого начала обучения с удовольствием начал сольфеджировать, то есть своим детским голоском воспроизводить звуки, соответствующие той или иной ноте или мгновенно пропевать названия услышанных им звуков. Учебник гармонии начал читать лет с шести или семи – едва научился бегло читать сложные тексты. Но не его музыкальные способности и не занятия музыкой по программе музыкальной школы пробудили в юноше настоящий интерес к гармонически упорядоченным звукам. Тот интерес, который сделал из Андрея впоследствии учёным, исследовавшим механизмы воздействия звуков и ритмов на психику человека, и приведший его затем к открытию и ряду серьёзных изобретений.
И не наблюдения за собакой, за изменением поведения Бимки под воздействием музыки послужили первотолчком, который зародил в юноше научный интерес к звукам. Хотя он мгновенно подметил, что собачка впадает в печаль, когда слышит мелодии, написанные в минорном ладе. И, наоборот, пёсик приободрялся, становился активным, когда слышал музыку, сочинённую в мажорном ладе. Пусть бы она даже была не бравурной, а очень спокойной. Ещё шестилетним мальчонкой он спорил со своей мамой, утверждая, что то или иное произведение, исполняемое духовым оркестром, написано в миноре, а совсем не в мажоре. Мама урезонивала ученика-сына очень просто.
– Хорошо! Давай просольфеджируем: я тебе буду наигрывать основную тему, а ты запишешь нотки! – предлагала она.
Предлагала и всякий раз оказывалась права. Но почему же общее впечатление остаётся как от минорных пьес?! От любых , исполняемых духовым оркестром. Нет, и не такое интересное обстоятельство пробудило в мальчике научный интерес к музыке. Этот интерес развился, как-то постепенно, очень плавно, на уроках. Да, на уроках „домоводства“ в обычной советской одиннадцатилетней „средней школе с начальным политехническим образованием“. Только, это было совсем не то „домоводство“, которое преподавалось девочкам женских школ в сталинские времена.
Читать дальше