Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

Руфа на обратном пути ругала Тюфякова. Вот пристал так пристал. Вообразил, что она пойдет за него. Да никогда! Такая дубина: «Аккурат не аккурат». Даже целоваться не умеет. Настоящий тюфяк. Лопух!

Игорь слушал рассеянно. Хотелось поскорее добраться до палатки и завалиться спать.

— Ты что, боишься? — глянула на него Руфа. — Нарви мне вон тех…

Вплетая в волосы цветок иван-чая, она спросила:

— Нравлюсь?

— Пойдем, наверно, уже с озера вернулись.

— Боишься? Боишься своей Юльки?

— Перестань!

— Вы что, жених и невеста?

— Тебя это не касается! — рассердился Игорь.

— Можешь не терзаться, дорогой принц. Я ей ничего не скажу. До чего противная твоя Юлька… Буратино. А я бы звала ее Синица. «Ах, лопаты, ах, героизм!..» Прыг, прыг, подскочит — и побежала дальше. «Ах, Игорь! Ах, мы дружили еще в школе!..» Она, между прочим, уверена, что ты об одной о ней только и думаешь… Си-ни-ца!

— Все-таки я перед ней… подлец!

— Покайся! — Зеленоватые глазки остро сверкнули. — Беги скорее и кайся…

Руфа вдруг залилась смехом, потом обвила руками шею Игоря:

— Хоть ты и поэт, а тоже… лопух.

…Ночью Игорь пытался написать стихи о том, что с ним сегодня случилось. Но стихи не получались. Перед глазами были только мошки, суетливо бегающие мошки на нагретом солнцем валуне, возле которого он обнимал Руфу…

Встретившись днем с Юлей, Игорь ощутил холод в спине, словно кто-то жесткой щеткой провел от затылка до поясницы. Чего он испугался? Ведь Юля ничего не знала, не могла знать. И все же почему-то стало страшно. Страшно вопрошающего взгляда глубоких темных глаз, интонации дрогнувшего голоса.

— На озере было так хорошо! Жалко, что ты не поехал с нами.

Отныне придется ему хитрить с Юлей. Осложнятся и отношения с Тюфяковым. Сказать ему в открытую: «Слушай, Анатолий, Руфа тебя обманывает, она любит меня, а я — ее, так давай отойди в сторону», — от такой прямоты Игорь был далек. Не признаваясь себе, он опасался вспышки гнева Тюфякова. Он думал, что стал настоящим мужчиной, а на самом деле праздновал труса.

«Песня о строителях Крайнего Севера» облетела весь поселок. Под неистовые аплодисменты Руфа исполнила ее на вечере самодеятельности. Все просили у Игоря текст, чтобы переписать и разучить. Из Мурманска приехал корреспондент радио и записал на пленку выступление Игоря. И весь Кольский полуостров вскоре слушал:

«У микрофона один из славных посланцев комсомола, землекоп Северостроя Игорь Савич, написавший песню о своих товарищах-строителях».

В комитете Игорь стал самым активным. Секретарь комсомольской организации стройки, веселый и деятельный Громов, которого любил весь поселок, уехал в отпуск, а сразу после отпуска его послали на курсы переподготовки комсомольских работников. Кому-то полагалось на это время заменить Громова. Игорь начал запросто заходить не только к секретарю партийной организации прорабу Лойко, но и к самому начальнику строительства Алексею Михайловичу Одинцову.

Нравилось Игорю торжественно провозглашать: «Разрешите объявить заседание комитета ВЛКСМ открытым», и выжидать паузу. Но обычно Ася Егорова сбивала эту торжественность:

— Да, конечно. Аплодисменты не положены.

Говорил Игорь длинно, для него регламент не существовал, и опять кто-нибудь не выдерживал:

— Ох, скоро ты кончишь? У меня белье кипятится.

Или:

— Еще и не обедали. Желудок к хребту пристал.

Когда организовался комсомольский патруль, девушек попросили подрубить на швейной машине красные нарукавные повязки для патрульных. Одна не успела сдать повязки в назначенный день — Игорь назвал ее поведение «комсомольским хулиганством». Девушка обиделась и ушла.

— Что значит «комсомольское хулиганство»? — спросила Игоря присутствовавшая при этом разговоре Ася Егорова.

— По-моему, это ясно, — отрезал Игорь.

— Ничего не ясно, одна муть. Если хулиганство, так что тут комсомольского?

Раза два Игоря уже посылали представителем от молодежи Северостроя на совещания в район. В райкоме комсомола его попросили написать биографию и заполнить анкету. Игорь не забыл отметить, что в девятом и десятом классах об был комсоргом. Он чувствовал прилив сил, — не боги горшки обжигают: руководил школьными комсомольцами, может стать молодежным вожаком и здесь!

На клубные вечера танцев он являлся теперь с печатью некоей озабоченности на лице

…Электрические лампочки в тесном дощатом зале то слабеют до полунакала, то снова ярко разгораются (линия высоковольтной передачи еще не вступила в строй, и единственным источником энергии был слабосильный кашляющий движок). От танцующих не протолкнуться. Вместо лыжных брюк, заляпанных известкой, комбинезонов и ватников, осыпанных опилками, — гофрированные юбочки, длинные пиджаки, шелковые блузки, куртки на «молниях».