Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

Руфа носит прическу «Кармен» — крупный черный завиток волос падает на лоб. С этим завитком соперничают треугольные чубчики двух-трех «стиляжных» парней. Но на них не обращают внимания.

Ленинградцы умеют работать, умеют и веселиться! Фокстрот так фокстрот, вальс так вальс, полечка так полечка — не пропускается ни один танец!

У входа дежурят добровольцы с красными повязками на рукавах. Это тоже по-ленинградски: где отдыхает, веселится рабочая молодежь, туда хулиганам дороги не дают.

— Насосался! Пойди сначала проспись! — Комсомольцы-патрульные не пропускали в зал подвыпившего.

— Сейчас же выбрось папиросу! — останавливали они какого-нибудь кавалера с чубчиком, дымившего в лицо своей даме.

…Игорь протиснулся сквозь жаркую толпу и забрался в маленькую комнатку за сценой. Здесь стояла радиоаппаратура, отсюда и транслировалась музыка. В его власти было прекратить танцы, если кто-нибудь нарушит порядок.

Какой-то парень не захотел снять кепку — его повели в комнату за сценой.

— Фамилия? Из какой бригады? — стал строго допрашивать Игорь и делал пометки в блокноте. — Почему не снял головного убора?

— Голова у меня пробитая, — оправдывался парень. — Хочешь пощупай.

— Буду я щупать твою грязную голову… Вывести его из помещения!

Когда вечер кончился, Игорь собрал ребят с красными повязками:

— Сегодня действовали хорошо. Я вами доволен. Сейчас пойдем по палаткам и баракам.

Среди участников комсомольского патруля выделялся Евгений Зюзин.

До поездки на Север Зюзин работал токарем в ремонтном цехе химического комбината на ленинградской окраине — на Пороховых. Здесь стал землекопом. «Имя у меня нежное, а работа грубая», — говаривал он своим ломким баском, по-детски улыбаясь голубыми глазами.

Зюзин знал приемы самбо и мог завернуть руки любому хулигану, любому «прибарахленному», как презрительно называл он лодырей и выпивох, случайно раздобывших направление на Северострой. И те его ненавидели и боялись. Недаром брезентовая стена палатки в том месте, где к ней прилегала койка Зюзина, была однажды прорвана ударом ножа. К счастью, Евгения в тот вечер в палатке не было. Без всяких уговоров Зюзин мог поздно ночью обойти дозором все уголки стройки, умел разнять дерущихся, заставить сквернослова извиниться перед девушкой, умел вытащить из канавы и дотащить на плечах до палатки какого-нибудь юнца, слишком усердно «омывавшего» свою первую получку. Но в одном Зюзин не соглашался с Игорем — он был против ночных обходов женских общежитий. «Обижаются девчонки», — хмуро предупреждал он. Но Игорь настаивал на своем.

Патрули обнаружили, что у бетонщицы Сергеевой, жившей в крайнем бараке, кто-то ночевал. Игорь взялся сам пресечь зло. Вызвал Сергееву в клуб и в присутствии десятка комсомольцев учинил дознание. Разговор был такой:

И г о р ь. Сергеева, ты впустила парня через окно и спала с ним до утра. Как это получилось?

С е р г е е в а. Муж он мне.

И г о р ь. Нет, ты расскажи, каким образом посторонний очутился у тебя в комнате.

Сергеева молчит.

Мы ждем.

С е р г е е в а. Вам какое дело?.. Сказала, муж.

И г о р ь. Бытик у тебя поганенький, Сергеева. Позоришь комсомольскую стройку.

С е р г е е в а (разозлившись) . Ну и ладно, пусть поганенький. А придут еще ваши патрули, я их палкой.

Из-за этого случая Женя Зюзин (он один возражал против вызова Сергеевой в клуб) чуть совсем не порвал с патрулем. Кроме того, возмутился и парторг Прохор Семенович Лойко.

От Лойко Игорь узнал, что Сергеева говорила правду: ночевал у нее муж, шофер базовой автоколонны. Месяц назад они расписались в Металлическом. Шофер поздно приехал с грузом, пришел к жене поужинать и остался ночевать: обратный рейс отложили до утра. Вообще-то им обещана отдельная комната, но пока что они вынуждены жить в разных общежитиях.

— А вы сразу шум подняли. Нехорошо. Люди ведь… — укоризненно заметил Лойко Игорю.

Они разговаривали на улице. Парторг только что вышел из крохотной поселковой бани, дымившейся в лощине за мостиком. Сухощавое морщинистое лицо его было непривычно розовым, на лбу блестела испарина, под мышкой торчал веник из березовых прутьев. «Нашел место, где давать указания», — осуждающе отметил про себя Игорь.

— Кто их знает, Прохор Семенович, на лбу не написано, женатые они или не женатые, — оправдывался Игорь. — Есть приказ Одинцова: после одиннадцати не разрешать в общежитиях никому… согласно инструкции…