Марк Гроссман - Камень-обманка

Потер щетину на лице, добавил:

— Видишь пыль впереди? Это Сундуй-Гун или Островский. Смотри в оба, комэск.

Вараксин подъехал к Щетинкину, сказал, чувствуя, как горит пересохшее горло:

— Разреши и мне пойти с ними, Петр Ефимыч. А то я совсем вроде писаря при тебе.

Щетинкин покосился на Вараксина, вздохнул.

— Тебя все одно не удержать, Степа. Скачи. Да гляди, не путайся в ногах у Перцева. Не отбивай у него хлеб.

Вараксин и Перцев весело переглянулись, подмигнули друг другу и пришпорили коней.

Эта была добрая погоня, и ветер свистел в ушах, и пот высох на лицах разведки, и море было по колено семнадцати красным кавалеристам!

Но вот впереди замелькали вершники в острых малахаях; кони их глухо молотили землю копытами.

«Сабель сорок будет, а то и больше…» — прикинул Степан, и рука его сама собой легла на эфес.

В сотне саженей от монголов Перцев вырвал из ножен шашку и, разминая затекшую руку, дважды полоснул воздух сталью.

Степан тоже вынес клинок над головой.

Кони, будто почуяв бой, пошли бешеным дробным ходом.

И когда казалось, что уже никакая сила не остановит рубки, Сундуй-Гун, скакавший маленько на отшибе от своих, внезапно скатился с коня. Вскочив на ноги, он что-то хрипло и коротко крикнул цирикам и тут же упал лицом вниз.

Все монголы разом остановились, оставили седла и повалились в пыль, моля о пощаде.

Только один человек остался на низкорослой степной лошадке. Он мотал головой на тонкой птичьей шее и орал так, что жилы надулись на крупном, в буграх, лбу:

— Это ж — красные, сук-кины вы дети! В цепь, скоты! Перестреляю всех!

Но беломонголы не шевелились, а глаза их просили милости.

И тогда шашки разведчиков опустились к холкам коней.

Лишь Вараксин и Перцев, держа оружие наготове, подлетели к человеку, который кричал, ругался и скрежетал зубами.

И шашки их были уже готовы ударить по злобной гидре контрреволюции, когда красные командиры вдруг увидели, что всадник связан, и на его синем, лоснящемся от грязи халате блестят погоны генерал-лейтенанта.

Усмехаясь, командиры спрыгнули на землю и подошли к Унгерну.

По багровому лицу барона текли слезы злобы и бессилия. В белесых глазах, точно болотная вода, стояла желчная тоска, почти безумие.

Подскакали Рокоссовский и Щетинкин.

Петр Ефимович медленно оглядел человека с прямыми широкими плечами и плоской грудью, на которой болтался Георгиевский крест, скользнул взглядом по измятой фуражке, черным запыленным ичигам. Спросил:

— Что, Роман Унгерн, плохо ваше дело?

Генерал вперил глаза в Щетинкина, узнал офицера, с которым ему когда-то доводилось встречаться, и внезапно закричал во все горло:

— Ты изменник, штабс-капитан!

Щетинкин посмотрел на Унгерна в упор, сказал спокойно:

— Народу изменили вы, а не я, генерал. Не так ли?

Маленький подбородок и широкие, точно с чужого лица, скулы барона затряслись от возбуждения. Он метнул взгляд на солдатскую гимнастерку и желтые краги Щетинкина, пожал плечами.

— Черт с тобой, говори, что хочешь! Все равно моя карта бита.

Рокоссовский приказал:

— Развяжите его.

Через полчаса, допросив Унгерна, краскомы подозвали к себе Перцева и Вараксина.

— Возьмете двадцать человек, — распорядился Щетинкин, — и доставите их благородие в штабриг-104. Попытается бежать — пулю в лоб. Скачите!

Сдав Унгерна штабу бригады, Вараксин простился с Перцевым и отправился в штакор.

Степан давно уже не был здесь и очень удивился, увидев вместо Неймана своего начдива. Оказалось, что Константин Августович направлен на академические курсы, уехал в Россию, и его заменил Гайлит.

На следующий день Гайлит поручил Степану срочно отправиться в красномонгольские войска. Вернулся Вараксин только пятнадцатого сентября.

Выслушав донесение, Ян Петрович кивнул головой, несколько секунд молчал и вдруг сообщил нежданные приказы командования. Экспедиционный корпус расформировывался, а коммунист Вараксин назначался начальником пограничного отряда в Кырен.

Не успев отмыться с дороги, Степан передал делопроизводство и стал срочно набирать штаты отряда, мотался за оружием, кухнями, повозками.

Через неделю, с грехом пополам подготовившись к дальнему переходу, Вараксин во главе отряда и небольшого обоза взял курс на северо-запад.

Генерал-лейтенанта Унгерна фон Штернберга наскоро допросили в штабе Экспедиционного корпуса, в Троицкосавске, и в тот же день, двадцать девятого августа двадцать первого года, отправили в Иркутск, в штаб 5-й армии. Оттуда на исходе первой недели сентября он был отвезен в Новониколаевск.