Марк Гроссман - Камень-обманка

«Бежал от преследования… — догадался Андрей. — Выскочил из дома в том, что попало под руку…»

В правом кулаке незнакомец что-то держал. Андрей подумал сначала, что это камень, но, приглядевшись, понял: хлеб. Раненый сильно сжимал черствый кусок пальцами, точно хотел бросить им в Россохатского.

Глаза незнакомца были наполнены страхом и злобой, и все же Андрею показалось: человек не в себе и не понимает, где он и что с ним.

И словно в подтверждение этого раненый закричал:

— Уйдите! Уйдите, говорю… или не отвечаю за себя!

Андрей пожал плечами, будто хотел сказать, чтоб беглец не занимался глупостями.

— Можете встать? — спросил он.

Раненый молчал, в упор глядел на офицера, не меняя своей неудобной позы.

— Кто вы? — спросил Андрей.

Незнакомец несколько секунд разглядывал Россохатского и вдруг сказал почти осознанно:

— Прочь!.. Голова разламывается…

Он попытался подняться, но упал навзничь и затих.

— Кругом люди, вас схватят, — проворчал Андрей, помогая неизвестному сесть. — Кто вы такой?

Возможно, человек почувствовал в голосе офицера добрые нотки и выдохнул устало:

— Учитель. Из поселка Мандал.

— Коммунист? — спросил Андрей, с пристальным интересом вглядываясь в лицо пожилого человека.

— Да! — закричал раненый. — И вон отсюда, пока вас…

— Вы бредите, — пытаясь его успокоить, перебил Андрей. — Не бойтесь, мой отец тоже учитель и тоже русский человек. Я не сделаю вам зла.

«Для чего это говорю? — тут же подумал Россохатский. — Господи, как все мутно…»

— Подождите, сейчас приду. Принесу что-нибудь поесть и укрыться.

Вернувшись вновь на чердак, Россохатский увидел: учитель лежит у самой двери, и в руке у него по-прежнему зажат кусок хлеба. Раненый, вероятно, пытался скрыться, но у него не хватило сил, и он впал в беспамятство.

Андрей оттащил его подальше от двери, положил рядом флягу с водой, кусок холодного мяса и бутылку водки. Потом забросал раненого сеном и ушел.

Уже спустившись вниз, вспомнил, что собирался принести какую-нибудь одежду, да вот… «Ладно, в другой раз» — подумал он.

С тех пор, всякое утро, поднимаясь за сеном для коня, Россохатский оставлял в углу воду и котелок с едой.

Однажды, когда он спускался с чердака, его увидел Еремеев, прибежавший за Андреем. Россохатского срочно требовал Унгерн. Сотник направился в штаб, а генеральский адъютант задержался у сарая.

Через сутки, забравшись на чердак, Андрей тихо позвал незнакомца. Никто не отвечал. Россохатский разворошил остатки сена: человек исчез. Может, он окреп и постарался выбраться из Урги.

Теперь, шагая к Сипайло, сотник думал о том, что он скажет начальнику «Бюро политического розыска», если тому, действительно, стало известно о случае на чердаке. И, ощущая холодок в груди, понял: оправдаться не сможет, и это — конец.

Сипайло долго, молча разглядывал Россохатского, тер лысину и, вдруг побагровев, процедил сквозь зубы:

— Я не забыл Урал, вольнопер [26] Вольнопер — вольноопределяющийся ( иронич. ). . Барон зря тебя взял к себе. И у япошек делать нечего. Ты не наш. Иди, помни: буду приглядывать за тобой.

Андрей выбрался от Сипайло, не веря в удачу.

Прошло несколько дней. Как-то, придя на службу, Россохатский увидел у себя в клетушке Еремеева. Тот сидел за его столом и копался в ящиках.

Андрей вопросительно посмотрел на адъютанта. Еремеев молча подвинул к нему по залитому чернилами сукну листок бумаги.

Это был приказ Унгерна: Андрея переводили в 1-й казачий полк, офицер получал под начало оренбургскую сотню.

Бригады дивизии спешно готовились к наступлению. Еще восьмого марта Унгерн объявил «автономию Монголии». Созданное им правительство князей и лам, в свою очередь, назначило барона главнокомандующим всеми белыми и желтыми войсками страны. Именно поэтому приказ № 15 был адресован не только частям генерала, но и соединению полковника Казагранди, конному отряду Баяр-Гуна, отряду Нечаева.

Двадцать первого мая полки выступили к советской границе.

Одиннадцать тысяч озлобленных, отчаявшихся, ни во что не верящих людей, выбитых на чужую землю, — вот что такое была в середине двадцать первого года Азиатская конная дивизия Унгерна. На что надеялся барон? На помощь бога? На вмешательство Японии? На восстания сибирских казаков?

Тешить себя надеждой на господа не имело смысла: все четыре года гражданской войны он стоял, кажется, на стороне большевиков. Казаки едва ли поднимутся на Советскую власть: те, кто хотел это сделать, сделали — и теперь смяты, повержены, разбиты вдребезги. Япония? Фирма Судзуки снабжала до сих пор барона оружием, но на большее в подобной обстановке ни один человек не стал бы рассчитывать.