Михаил Аношкин - Кыштымцы

— За мной, орлы! Урррра-а!

Вчерашние кыштымские мастеровые дружно выскочили из окопов и бросились навстречу мятежникам. Они сотней глоток грянули «ура», и порыв их был настолько стремителен, настолько сокрушающим, что противник растерялся и повернул обратно, не принимая рукопашного боя. Кузьма бежал рядом со Степаном и боковым зрением видел, что в атаку бросилась и Ульяна, путаясь в своей длинной юбке. Косынка сбилась на затылок, щеки полыхали огнем, брови сведены у переносья. В руках никакого оружия. Кузьма уже заметил, что сухощавый остроносый солдатик, который до этого показывал спину, оглянулся и осмелел перед безоружной девушкой. Вскинул на ходу винтовку и выстрелил, но промазал. Тогда Кузьма заорал Ульяне:

— Куда ты прешь?! Вертай назад!

А сам кинулся ей наперерез, отгораживая от солдата. А тот снова на бегу вскинул винтовку и выстрелил. Кузьму что-то толкнуло в левую руку, но никакой боли он не ощутил. В два прыжка догнал остроносого солдатика, и тот не успел еще раз вскинуть винтовку, как Кузьма ударил его дулом между лопаток. Штыка у него не было. Нажал на спусковой крючок. Солдат вздрогнул и замертво свалился на землю. По инерции Кузьма перелетел через него и тоже упал. Хотел было вскочить и не смог. Резкая, обжигающая боль пронзила плечо и сильно стрельнула в голову. У Кузьмы помутнело в глазах, и он застонал. С поля боя его вынес Шимановсков. Оставил в роще, сказав:

— Дюже горячий ты, хлопец! Не гоже так!

И ушел в окоп, потому что противник затевал новую атаку. К Кузьме подошла Ульяна, надрезала ножницами у плеча рукав рубахи и распластала его, освобождая рану. От плеча вниз стекал алый ручеек крови. Ульяна помазала рану йодом, забинтовала, глянула на Кузьму и наткнулась на его пристальный сердитый взгляд. Смутилась:

— Чо так смотришь? Давно не видел?

— Уши бы тебе надрать да некому. Ты чо это на рожон-то полезла? Да еще с голыми руками. Шуточки тебе тут, что ли?

— Уходи-ка ты, Кузьма, отседова, без тебя тут обойдутся.

— Это не твоего ума дело! — Кузьма с трудом поднялся, приладил на правом плече винтовку и зашагал к окнам.

— Сумасшедший, право слово, сумасшедший, — покачала головой Ульяна, но в голосе ее не было осуждения. Ее позвали раненые — их было человек пять.

Кузьму сразу приметил Пичугов, подозвал к себе и свирепо нахмурился. Аж побагровел. Глаза зеленые, беспощадные. У Кузьмы мурашки по спине заползали. Так чеха не испугался, как этого взгляда.

— Шагай в Кыштым! — сказал он тихим голосом. — И чтоб духу твоего не было!

— Да я…

— Молчать! Одна нога здесь, другая там!

Подал голос Живодеров:

— Не ерепенься, Кузьма, что ты с одной-то рукой навоюешь? Моей Матрене привет передавай. Скажи: жив буду, не помру.

— Разговорчики! — прикрикнул Пичугов. И к Кузьме: — Ты долго будешь мне глаза мозолить?

И Кузьма поплелся домой — отвоевался. А белочехи поднимались в новую атаку.

Швейкин пригласил Михаила Ивановича в кабинет и наказал красноармейцу, который дежурил теперь в ревкоме вместо Ульяны, никого к нему не пускать. Борис Евгеньевич встал у окна, заложив руки за спину. Молчал. Мыларщиков присел на краешек стола, скручивая цигарку. Под глазами все еще синела куяшская отметина.

— Видимо, Кыштым придется оставить, — проговорил Швейкин, не оборачиваясь.

Михаил Иванович просыпал на пол махорку. Столько войск ушло на Аргаяш, сколько кыштымцев вступило в рабочую дружину — и вдруг оставить!

— Это что же, выходит, духу не хватило одолеть контру?

— Выходит, не хватило. А пуще того — организованности и умения, — ответил Швейкин, отходя от окна. Остановился возле Мыларщикова, понаблюдал, как он склеивает слюной цигарку, невольно поднял глаза на плакат, написанный еще Ульяной. Михаил Ивнович быстренько спрятал цигарку в карман.

— Да ты кури, — сказал Борис Евгеньевич. — Окно открыто. Я просто вспомнил кое-что.

Мыларщиков помялся и прикурил. Дым сильной струей выпустил в окно.

— Неужели такие паршивые дела под Аргаяшом?

— К сожалению. Твой крестник Жерехов скрылся с отрядом.

— Как скрылся?

— Вот так — в неизвестном направлении. Не захотел идти в бой.

— Да он что? А впрочем, — Михаил Иванович сплюнул. — Полюбовался я на его анархистов. Куркули. Чо им советская власть.

— Может, оно и не так, но урок преподан суровый. Следовало послать туда комиссара да двух-трех крепких партийцев. А то ведь стихия-матушка.