Михаил Аношкин - Кыштымцы

Стрельба нарастала. Пичугов поднял дружину и разместил в окопах. Сонливость как рукой сняло. Стрельба между тем распространилась на железную дорогу, а после, похоже, в бой вступила часть, держащая оборону перед кыштымцами. Напряжение усилилось. Смолкли разговоры. Рядом с мелким окопчиком, в котором устроились Степан и Кузьма, тихо опустилась на траву Ульяна. В сапогах, в черной юбке, в вязаной кофточке поверх блузки.

— Здравствуй, Кузьма, — сказала она. — И вы тоже здравствуйте, Степан Тимофеевич. Можно, я с вами побуду?

— А чо, — согласился Степан, — оставайся.

В это время со стороны Аргаяша показались отдельные красноармейцы, потом и целые группы. Они миновали сквозную березовую рощу, оглядываясь.

— Похоже, бегут, — встревожился Степан. — Эка ведь как чешут! — Пичугов выпрямился во весь рост над окопом, опираясь на винтовку, и наблюдал с беспокойством за приближающимися красноармейцами. А тех становилось все больше и больше. В это время от разъезда Бижеляк на белом коне вырвался всадник, а за ним на низкорослой башкирской лошади скакал его ординарец в малахае. Всадник на белом коне держал в руке маузер, а другой тянул повод узды. Он летел красивым наметом, пригнувшись к луке седла, а всадник в малахае еле-еле поспевал за ним, держась в седле почти прямо. Пичугов сказал:

— Комиссар Глазков!

Глазков встретился с первыми бегущими красноармейцами, что-то крикнул им, размахивая маузером. И красноармейцы остановились, в нерешительности топчась на месте. К ним приблизились другие. Тогда Глазков потянул на себя повод так, что конь поднялся на дыбы и заплясал на месте, а затем несколько раз выстрелил в воздух. Теперь уже никто не бежал, все сгрудились возле всадников. Глазков соскочил с коня, кинул поводья ординарцу, а сам пошел крупным шагом вперед, в сторону Аргаяша. За ним потянулись сначала единицы, а затем и вое остальные.

В этот день сводным рабочим дружинам в бой вступить не пришлось. Вдруг ночью снялся со своих позиций полк, которым командовал Декан, и отошел к Бижеляку. Таким образом, перед рабочими дружинами не оставалось заслонов и они с часу на час могли быть атакованы противником. Бой вспыхнул утром.

Первым вражеских разведчиков увидел Кузьма. Трое солдат в серой форме будто вынырнули из-под земли возле мелкого сосняка, который темнел в полуверсте от окопов. Кузьма опешил, а потом заорал:

— Братцы! Белые чехи!

В окопах зашевелились. Пулеметчик Михаил Мещеряков, смуглый и большелобый мужик лет двадцати двух, щелкнул замком пулемета, поправил ленту и сказал второму номеру:

— Смотри, прямо подавай!

Степан Живодеров передернул затвор, прицелился и бабахнул во вражеских разведчиков. Но до них было далеко. Пичугов крикнул:

— Не стрелять без команды!

Разведчики скрылись. И началось. Над головами дружинников прошелестели снаряды и разорвались в глубине рощи. Только стон пронесся по березам. Стрельба оказалась не прицельной, а для острастки, и вреда никому не принесла. Да и кончилась тотчас же. Потом появились цепи противника. Раскинулись широко — на всю еланку.

Кузьма лежал в окопе и наблюдал за приближающейся цепью. Едва различаются очертания серых фигур. Идут, идут. И вот уже проявляются лица, винтовки, которые солдаты несут наперевес. Ближе, ближе. Вот ускорили шаг. Преодолели соснячок и уже побежали. Странно было видеть на солнечной ромашковой полянке бегущие серые фигуры. Шимановсков не выдержал и выстрелил.

— Мать-перемать! — обозлился Пичугов. — Сказано не стрелять. — значит не стрелять!

Кузьму тоже подмывало нажать спусковой крючок. Покосился на Степана. Живодеров докуривал цигарку, она уже обжигала пальцы, а он сосал и сосал ее и исподлобья поглядывал на еланку.

Пичугов оказался возле пулемета, встал в окопе во весь рост. Буднично и просто сказал Мещерякову:

— Ну, Миша, с богом!

И Мещеряков нажал гашетку. Пулемет гулко затакал, и тогда вся линия окопов ощерилась винтовочными дулами с примкнутыми штыками, и началась пальба. Солдаты противника бежали и бежали. Многие падали и не вставали, а живые, будто заведенные, рвались вперед. Кузьма едва успевал перезаряжать винтовку, она у него нагрелась. Палил, едва прицелившись. Пичугов по-прежнему стоял в окопе и наблюдал за боем. Видя, что чехи могут вот-вот ворваться в окопы — одним пулеметом их не остановишь, он тихо приказал Мещерякову:

— Погодь малость!

И пулемет замолк. Тогда Пичугов выскочил из окопа, вскинул наперевес винтовку и зычным голосом скомандовал: