Виктор Устьянцев - Почему море соленое

— Ну, а вы? — спросил он Игоря, слышавшего весь наш разговор.

— Нам бы вместе, товарищ полковник, — заискивающе попросил Игорь.

— У нас здесь не рынок. Запишите его в бронетанковые войска.

— Товарищ полковник! — взмолился Игорь. — Неужели нельзя пойти навстречу?

— Всем подавай флот и ракетные войска. А кто будет служить в матушке-пехоте? Она, между прочим, не зря зовется царицей полей.

— Да ведь я бы не против, только бы вместе.

— Ладно, — сказал я. — Пишите и меня в бронетанковые.

Военком посмотрел на меня и вдруг улыбнулся как-то задумчиво и грустно. Он сидел и улыбался, а мы выжидательно смотрели на него. Он не торопился с ответом, о чем-то раздумывал, может быть, вспоминал что-то. Наконец спросил:

— Друзья, что ли?

— Ага! — радостно подтвердил Игорь. — Десять лет вместе — и ни разу не ссорились.

— Так уж и ни разу? — насмешливо спросил военком.

— Ну, бывает, — замялся Игорь, — иногда спорим.

— Это хорошо, что спорите. По-настоящему спорить можно только с другом. Ладно, Иван Васильевич, пиши обоих во флот, — сказал военком и опять задумчиво улыбнулся чему-то своему.

— Спасибо! — в один голос выпалили мы и побежали одеваться.

Игорь строил грандиозные планы.

— Понимаешь, это же здорово! Как это в песне поется: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Не то что матушка-пехота. Сиди в окопе, рой землю, как крот. А тут море! Штормяга. Работаем как черти. Каждый стоит по две вахты подряд. На баке или где-нибудь на гротбомбрамстеньге. Спасаем терпящее бедствие иностранное судно. Скажем, аргентинское. Потом где-нибудь в Рио-де-Жанейро сидим с аргентинцами в портовом кабачке и хлещем виски. Экзотика!

Дальше портовых кабачков фантазия Игоря почему-то не распространяется. Должно быть, начитался Станюковича. Так и сыплет терминами: «бак», «рангоут», «бомбрамстеньга». Уверен, он не знает, что они обозначают. Но, в общем-то, мне приятна болтовня Игоря. Я как-то не думал всерьез, где мне придется служить. Служба — везде служба: «становись», «равняйсь», «так точно», «никак нет». Никаких иллюзий я не питал насчет всего этого. И все-таки здорово обрадовался, что пойду служить именно во флот. По крайней мере, узнаю, что такое море и с чем его едят. Ведь я его видел только в кино да на картинках. Буйная фантазия Игоря, видимо, основательно подстегивала и мою, я уже мысленно обошел Европу, Африку, остров Мадагаскар и болтался где-то в Индийском океане.

Вечером мы опять сидели на берегу Миасса.

Антоша сказала:

— Флот — это, конечно, интересно. Но там служить четыре года. А как же я?

— А вы, Снегирева, свободная гражданочка.

— Я буду ждать.

— Не надо никаких клятв.

— Какой же ты все-таки черствый!

«Черствый»! Если бы она знала, что со мной творилось, когда она сказала: «Я буду ждать»! Я очень хотел от нее это услышать. Но не мог же я показывать свою радость! Вообще я не люблю никакого сюсюканья.

Я промолчал. Лег на спину и стал смотреть в густо вытканное крупными звездами небо. Тоня подняла голову и тоже стала смотреть на звезды.

— Ты не помнишь, сколько километров до ближайшей звезды?

Я не очень силен в астрономии. Наугад сказал:

— Пять миллионов световых лет.

— В сущности, наша Земля — лишь песчинка в этом океане Вселенной. Она такая маленькая, что мне иногда бывает страшно. Ее так легко сегодня уничтожить.

И она об этом думает! Я считал ее красивой, но не считал ни глупой, ни умной. А она тоже об этом думает! Может быть, все мы хоть иногда об этом думаем? Мы ссоримся по пустякам, шалим на уроках, пишем шпаргалки, стараемся на улице походить на беззаботных шалопаев. Но мы изучаем географию, и Земля нам кажется очень большой. Мы изучаем астрономию и убеждаемся, что Земля — очень маленькая. Мы читаем газеты и понимаем, что сегодня можно запросто уничтожить нашу Землю — такую большую для нас и такую маленькую во всей системе мироздания.

Я не хочу, чтобы Тоня думала об этом. Если мы все время будем об этом думать, мы сойдем с ума. Но мы не можем об этом и забывать. Мы, именно мы должны что-то делать, чтобы люди об этом не думали.

— Вот поэтому нам надо идти служить, — сказал я.

По-моему, Тоне эта фраза показалась слишком громкой. Она усмехнулась.

— Тебе хочется служить?

— Надо.

— Вам хорошо, вам не приходится выбирать сейчас. А мы, девчонки? Пять лет назад нам всем говорили, что самая прямая и самая правильная наша дорога — в институт. Три года назад нам сказали, что прямая дорога — это производство. Станок или свиноферма. Все просто, гладко, укатанно. И прямо, как трамвайные рельсы. От вокзала до ЧТЗ — и никаких пересадок. А ведь не просто и не гладко. Я хочу сама найти себя, не хочу идти по проложенной кем-то трамвайной линии, а хочу сама прокладывать новые пути.