Сергей Снегов - Ветер с океана

— Простите, — сухо сказала женщина, Миша по рассеянности толкнул ее.

— Вы меня извините! — поспешно проговорил он. Женщина медленно прошла мимо. В ее облике было что-то необычное, Миша не сразу сообразил что, и лишь когда она отошла, понял: весь облик женщины гармонировал с величественной печалью братской могилы, она сливалась с этим местом так, словно сама была живой деталью памятника. Остальные посетители были просто посетителями, людьми со стороны.

Он раза два оглядывался, пока они с Юрой обходили памятник. Женщина не торопилась уйти. На улице Миша потянул Юру назад. Женщина его заинтересовала. Она показалась очень красивой.

Она сходила со ступенек памятника, когда Миша подошел к ней. Он сдернул кепку, его лицо стало развязно-льстивым. Он часто напускал на себя такое притворное выражение, когда разговаривал с девушками: оно, казалось ему, вполне подходило для знакомства.

— Разрешите словечко? Надо кое о чем поговорить. Женщина холодно взглянула на Мишу.

— Мне — не надо. — У нее был низкий, звучный голос.

— Все-таки позвольте пару слов.

Миша загородил дорогу. В глазах женщины вспыхнул гнев.

Миша, поправляя неудавшееся начало, заговорил серьезней. Он приехал с отцом к брату Алексею Муханову, квартирка у брата маленькая. Нет ли в городе желающих сдать комнату смирному холостяку?

— Алексея Прокофьевича я знаю, — сказала женщина. — Так вы его брат?

— Михаил… Можно и Мишей звать, не обижусь. Она сказала с прежней холодностью:

— Если что узнаю о квартире для вас, сообщу Алексею Прокофьевичу. А теперь разрешите пройти.

— Характерец, — вслух сказал Миша, когда она ушла. — А внешность — ничего, только старовата. Лет около тридцати.

— Посмотрите еще парк за памятником, — предложил Юра. — Очень красиво там.

Они прошли за памятник в подступивший вплотную парк. Гранитная лестница спускалась вниз к ручью, Миша присел на ее ограду. Теплый ветер метался в кронах огромных, в два обхвата, лип и вязов, каштанов и дубов. В нескольких шагах отсюда царила торжественная тишина вечного человеческого упокоения, а здесь гомонила весна, все поглощалось ее голосами — грохотом падающей воды, свистом и треньканьем птиц, влажным шумом лип и дубов, — каменная неподвижность надгробий сменялась суетливым трепыханием распускающихся листьев, порханием пичужек. Миша задумался. Он вдруг с болью ощутил, как много людей похоронено в братской могиле. Он как бы видел их, какие они были перед смертью — высокие и низкорослые, все в военной форме, все с оружием в руках…

А ведь многие были моих лёт, были и моложе меня, думал он…

— Мне пора идти в школу, дядя Миша, — сказал Юра. — Вы теперь сами дойдете до «Океанрыбы». Она в конце этой аллеи, никуда не надо сворачивать.

«Океанрыба» размещалась в двухэтажном доме на пристани. Миша из тихого парка вдруг попал в толчею людей и машин. По набережной мчались грузовики, у домов стояли такси и служебные машины, по площади ходили мужчины в морской форме — площадка перед зданием шумела человеческими голосами, оглушала гудками, визжала тормозами.

Рыбную пристань заполняли вернувшиеся с промысла, разгружающиеся суда, и суда, готовящиеся идти на промысел. Куда ни обращался взгляд, всюду виднелись трубы и мачты, всюду к причалам жался рыбацкий флот, в три-четыре ряда заполнивший узкую водную дорогу — ОРТ, средние рыболовные траулеры.

Миша шел по набережной, вслух читая названия судов. «Кунгур», «Марс», «Воргуза» — прочитал он в одном ряду; «Рында», «Румб», «Медведица», «Поронай» — читал он в другом; а названия тех, что были дальше, он уже не видел и все шел, чтобы прочитать, что у них написано на корме.

Над судами вращали стрелы башенные краны, в воздухе проносились стропы с бочками, заливались предупреждающие звонки, то на пристани, то на палубе раздавалось протяжное: «Майна», «Вира», «Майна помалу!» От бочек с сельдью, от сетей, горками уложенных на палубе, от судов, от автомашин, нагруженных выше бортов и тяжело отваливающих от причалов, даже от булыжника улицы, приткнувшейся к набережной, несло пряным духом рыбы и водорослей, горелого машинного масла и моря.

— Океан! Пахнет океаном! — восхищенно пробормотал Миша.

Миша загляделся на траулер в третьем ряду. На корме было выведено название «Бирюза». Траулер был как все прибывшие издалека суда — обшарпанный, со ржавчиной на бортах. Стропы из десяти бочек выплывали из его трюмов и укладывались на причал. Дурманящий запах солений от «Бирюзы» несся так густо, что першило в горле.