Вовочка отлично понимал, что Трифонов вызван не ради развлечения. С той минуты, когда он подсказал отцу, что плюсы и минусы на карте Лагутина можно проставить и самим, старший Шмаев неуловимо переменился. Правда, он грубо высмеял «парижанина» и, вероятно, был уверен, что сын тотчас же пожалел о неосторожном слове, но он недостаточно знал Вовочку-европейца и не подумал о том, что у сына могут быть и свои планы.
Отрезок житейского пути, пройденный Вовочкой вдали от родины, не был усыпан розами. Ему доводилось жить не только в лучших отелях, но и в грязных меблирашках. За игорным столом, в компании лощеных кутил, высокомерных жуликов с титулами графов, князей и баронов, он не раз испытал ледяное касание страха, жуткое безмолвие риска, взлет хищной радости, бессильную ярость неудач.
У него постоянно не хватало денег, так как папаша был скуп: он переводил Вовочке строго определенные суммы. В письмах он корил сына за мотовство, приводя в пример свою скаредность. Но младший Шмаев знал цену деньгам, ту цену, о которой папаша, пожалуй, даже не догадывался. Деньги для Вовочки были понятием волшебным, мистическим, подавляющим все добродетели, все условности морали. Именно из-за денег он прибыл в эту шахтерскую глухомань, твердо решив, что настало время поделить с папашей его барыши. Но Шмаев-отец был проницателен, осторожен и в отношении к сыну груб. Едва лишь Вовочка заговорил о своем пае, как папаша показал ему кукиш. А теперь сама судьба подсказывала Вовочке безошибочный ход: если Лагутин исчезнет, а его карты окажутся у отца, Вовочка потребует за молчание половину всего шмаевского капитала. В «операции» с Лагутиным Вовочка был готов принять и непосредственное участие, однако, поскольку в это дело ввязался Трифонов, младшего Шмаева вполне устраивало наблюдение за ходом событий со стороны. Он не мог сдержать улыбки при мысли о том, как выкатит папаша глазища, когда сынок назовет его убийцей и пообещает ославить на всю губернию. А потом, получив свой пай и упаковав чемоданы, Вовочка укатит за границу, подальше от этой чумазой, озлобленной, непокорствующей шахтерни.
Одеваясь и поглядывая на модные ручные часы, младший Шмаев сказал равнодушно:
— Я предпочитаю прогулку на свежем воздухе.
— Можешь остаться с нами, — предложил отец и тут же проявил несколько необычную заботу. — Одевайся теплее, на дворе сегодня холодно…
Вовочка прошел в комнату матери, хитро подмигнул ей, приставив палец к губам, и, досадуя на ее непонятливость, осторожно, чтобы не шуметь, снял пальто, шапку, галоши. Антуанетта догадалась: ее резвый Вовочка затеял какую-то веселую шутку. Она поспешно спрятала его вещи и тоже хитро мигнула на дверь, за которой старший Шмаев уже с нетерпением ждал исправника.
В соседней комнате было темно; неслышно ступая, Вовочка нащупал спинку дивана, присел. «Нужно уметь смеяться, — сказал он себе, — В крайнем случае, я отвечу, что учился смеяться незаметно…» Все же это было рискованное предприятие, и старший Шмаев мог не на шутку рассердиться. Но у Вовочки были планы, которые стоили риска.
Трифонов явился в точно назначенный час. Вовочка слышал тяжкий грохот его каблуков, приветственный возглас и, после краткого молчания, нелепо громкий хохот. Он с жаром рассказывал о своем иноходце, и Вовочка как будто видел сквозь двери сияющее, багровое лицо исправника, его жесткие подстриженные усы, прическу бобрик и крупные зубы.
— А лошадь оказалась действительно штучкой! Ну кто бы мог подумать, что она чистых орловских кровей?.. Да такой лошадке и цены нету! А жаль, придется продать…
Голос Шмаева прозвучал насмешливо:
— Пускай она даже арабской породы, я не куплю…
— Да уж знаю! Скуповаты, уважаемый, скуповаты…
Шмаев ответил евангельским текстом:
— Беззакония мои я сознаю, и грех Мой всегда предо мною…
— Э, батенька, началась вечерня? — уныло проговорил исправник. — Не лучше ли по рюмочке коньяку?..
— Просите, и дано вам будет, ищите и обрящете; стучите, и отверзется…
— Искать я не буду, — сказал исправник, — не с обыском пришел, а стуком — чего добьешься? Но, ради создателя, обойдемся сегодня без молитв!
Они заговорили тише, и Вовочка плотнее приник к двери. Он слышал, как вошла служанка, зазвенела посуда.
— Сколько вы хотите за свою клячу? — неожиданно спросил отец.
Исправник ответил, не раздумывая:
— Двести… Другого такого коня не сыскать.
— Мало просите.
— Но я отдам за полторы… Вам повезло. Тут дело случая. Как раз чертовски понадобились деньги.
Читать дальше