Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Мы еще долго оставались на берегу, слушая осторожный плеск гребешков на песчаной отмели и сахаристый хруст пены. Слабый и теплый ветер доносил со стороны садов явственно различимый запах спелых яблок. В темном, глубоком небе постепенно остыли блики заката, и все резче, все ярче просвечивала живым серебром густая звездная россыпь. И в течение доброго часа, пока старый Дробот вел свой неторопливый рассказ о тех далеких событиях на сторожевике «Данае», я видел неподвижный силуэт мальчика на прежнем месте, над громоздкой и черной тушей лодки.

Старый Дробот тоже обратил внимание на Ивасика, обернулся, всмотрелся, молвил удивленно:

— Ну, звездочет! И, скажи, какое дите заядлое: будто у него там, в небе, собственный интерес!

Я заметил Кириле Лукичу, что вижу мальчонку на лодке уже третий вечер и что ребенок почему-то одинок.

Дробот безразлично махнул рукой.

— Спроси, он и скажет, как это — одинок? Вырастет, добрым рыбаком будет: морю с детской поры обучаются. А дежурит на лодке, значит, ждет отца. Степан Климко целыми днями на катере мотается, но вечером непременно домой.

Он сразу же, казалось, позабыл о мальчонке и стал нахваливать Степана Золотые руки, человека скромного, непьющего, деловитого, хозяйственного, умелого, а закончив перечень всех замечательных качеств Климко, заключил со вздохом:

— Такому работяге обязательно счастливому быть, но счастье, оно часом и верткое, и кусачее, а иной раз и глупое. Правда, в такие дела вмешаешься — руки поцарапаешь, вот я и держусь в сторонке, обойдется и без меня.

И вспомнил об Ивасике, окликнул его:

— Ну-ка, звездочет, ступай, голубь, сюда. Что там один в жмурки играешь?

Мальчик осторожно приблизился, негромко поздоровался и присел на колоду рядом с Кирилом Лукичем. Всходила луна, и в ее смутном свете лицо мальчугана казалось мечтательным. Я залюбовался этим милым и выразительным лицом. Нос — кнопочкой, в губах затаилась улыбка, над висками, над высоким лбом шелковистые, белее промытого льна, непокорные завитки волос, а в больших внимательных глазах мечтательное раздумье. О таком лице не скажешь: рядовое, скорее призадумаешься о той, быть может, удивительной дороге, которая ждет это ясное человеческое дитя.

Кирила Лукич погладил кудрявую головку заскорузлой и темной рукой.

— Сколько же у тебя, Ивасик, звездочек насчитано? Больше, наверное, чем вчера?

Мальчик как будто и ожидал этого вопроса, и отвечал с готовностью, хотя и чуточку смущенно:

— Сто штук!.. А потом еще одна и… еще три.

— Так, значит, сто четыре. Но их, пожалуй, больше, Ивасик, а?..

Мальчик порывисто вздохнул:

— Больше я не умею.

— Что ж, понимаю. Ты еще не ходил в школу.

— Папка говорит, осенью пойду. Это через воскресенье, а потом еще через воскресенье.

— Счет у тебя, малыш, замысловатый: проще сказать, первого сентября.

Ивасик согласно кивнул, запустил руку в карман штанишек, достал полную горсть хрупких желтых ракушек.

— На, дед. Возьми.

Дробот подставил дубленую узловатую ладонь.

— Спасибо. Ничего получше у тебя, конечно, не имеется?

Мальчик грустно улыбнулся.

— Больше нет ничего, дед.

Мы молчали с минуту, — встрепенулся теплый береговой ветерок, и светлый запах спелых яблок стал еще гуще. Я тоже взял с ладони Дробота ракушку — тончайшую работу безвестного морского существа, и спросил Ивасика:

— А почему ты всегда один? Батя на катере, ясно, занят, а мама?

Мальчик взглянул на меня внимательно и серьезно, и, еще не услышав ответа, я понял, что задал неосторожный вопрос.

— У меня нет мамы, — сказал Ивасик. — Она была, а только теперь ее нет. И у Кольки Савчука тоже нет мамы.

Тонкий человек, Кирила Лукич поспешил перевести разговор на другое:

— Ладно, Иваська, ты мне, голубь, объясни: зачем ты считаешь звезды?

— Ну, чтобы знать.

— Все же зачем тебе это?

Настойчивость деда, видимо, показалась Ивасику наивной, и он, отклонясь немного, заглянул Дроботу в лицо:

— Так надо же знать!

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Ивасик мог указать желтый Марс, и голубую Венеру, и далекую Полярную звезду. Еще он знал, что звезды не стоят на месте, а все время… «летят и летят». А сам он мечтал о синей звездочке, запомнилась ему такая маленькая, синяя, и верил, что, если высоко подняться на самолете, до той звездочки можно дотронуться рукой.

Много еще интересного мы, пожалуй, услышали бы от Ивасика, если бы за ним не пришел отец, усталый и молчаливый. Он побыл с нами несколько минут, несмело взял предложенный Кирилой Лукичем кисет, ловко свернул «козью ножку», выкурил ее и, вспомнив о чем-то неотложном, заторопился, наскоро попрощался и, крепко держа сына за руку, заковылял в сторону села.