Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

С нетерпением выглядывали фашисты: когда же на мачте взовьется белый флаг? Но уцелевшая часть команды сопротивлялась. Это была бессмысленная борьба. Один-два снайпера постепенно могли решить исход дела. Однако море не ждет: грянет шторм, и богатый трофей потерян. На что же надеялась в течение долгих двух суток горстка моряков? На приход катера? Но катер, пытавшийся прорваться к аварийному судну, был расстрелян артиллерией на подходе к берегу… Пусть даже второму, третьему катеру удастся пройти — чем он поможет разбитому, засевшему на камнях кораблю, за которым неусыпно следят береговые пушки?

Это была последняя ночь. Так думал не только противник. Знали это и Вежелев, и старший механик, и вся команда — наверняка. Понял, спокойно, отчетливо осознал эту неизбежность и Шаповалов. И просто, легко разгаданным теперь предстал перед ним в своем поступке Васильков, в поступке, который так поразил сначала Игната. Маленький штурман правильно оценил безвыходность обстановки. Он хотел честно умереть. Но, значит, он вообще был честным человеком, отважным и честным не только на словах. Никто не посылал его туда, на скалы. Он сам увидел, что нужен там. Смешным и ничтожным показался Игнату тот давний случай в рулевой рубке корабля. При мысли об этом чувство, похожее на стыд, шевельнулось у Шаповалова: все время он, оказывается, усердно отыскивал в поведении маленького штурмана, в каждом слове его подтверждение своей неприязни. А какие творились вокруг дела! Место ли в них давним мальчишеским обидам?..

Глядя на берег, механик говорил удивленно:

— Пехотинцы — парни, что надо! Глянул я на них сначала: тихие, скромные ребята, будто застенчивые даже… А как воюют! Орлы!.. Что за народ у нас — кремень, — чем больше сталь вражеская крешет, тем больше он сыплет в ответ огня…

Близко, словно над самым ухом Игната, знакомый голос произнес:

— Этакая метаморфоза, понимаете! Боевое крещение в полном смысле слова…

Шаповалов вздрогнул и обернулся. В меркнущем свете ракеты, мокрый, в расстегнутом, смятом кителе, но веселый, улыбающийся стоял Васильков. Мутные ручейки струились по его лицу, по тонкой, голой шее, стекали с растрепанного, жиденького хохолка. Он оглядывал себя, растопырив короткие руки, и говорил насмешливо:

— Шлюпка — не шлюпка, понимаете, вся продырявлена, как дуршлаг… У самого трапа накренилась и перевернулась… Ах, мои шелковые носки!

— Я видел вас там, на скале, — негромко сказал Шаповалов, стараясь казаться спокойным, чтобы скрыть волнение, которое его внезапно охватило. Но Васильков, казалось, расслышал то, чего Игнат не досказал. Он вскинул голову, выпрямился и коротко, внимательно посмотрел в глаза Игнату. Таким же взглядом смотрел он тогда, в рулевой рубке теплохода: оценивающим, настороженным и умным. Как будто лишь изредка просвечивал в этом человеке ум, обычно прикрытый зачем-то напускным легкомыслием. Но было в его взгляде сейчас и что-то другое, смутно уловимое, — прямая и строгая откровенность, похожая на вызов.

— Я возвращаюсь на берег. Хотите, поедем вместе?

— Едем, — сказал Игнат.

Ему почудилось: Васильков улыбнулся.

Раненых на берегу оказалось четырнадцать человек. Матросам на шлюпке пришлось совершить два рейса. Расстояние небольшое — сорок-пятьдесят метров, но это был самый опасный участок. Противник вел по шлюпке залповый огонь. Матрос Пасечный, дважды раненный в правое плечо, греб левой рукой. Он приговаривал, кряхтя и отплевываясь:

— Ну, в правое — так в правое… Ты за левое меня не цепляй. Кто же на шлюпке работать будет? Я тут, братцы, вроде Красного Креста: перевозкой раненых занимаюсь… Значит, неприкосновенный я, по всем законам.

Игнат и Васильков пробрались на знакомую скалу, залегли, приготовили гранаты, положив рядом с собой винтовки. Обстрел со стороны противника постепенно затих. Наши тоже молчали. В душном воздухе южной ночи синими искрами сыпались светляки.

— Ждать, придется, я думаю, недолго, — позевывая, сонно промолвил Васильков. — Они опять пойдут и, наверное, с одного какого-нибудь края.

Долгое время они молчали. Шаповалов думал о тихом городке, о зеленой улице под горой, о свидании, которое не состоялось. Вернется ли он завтра в город? Если вернется, у него останется еще целых три дня. Если бы знал Чаусов о всех его злоключениях! Конечно, если бы он мог такое предвидеть, не передавал бы пакета. Он сказал: «Это займет у вас пять минут»… А вот уж время за полночь, и ничего не видно впереди, и мало надежды на возвращение. Впрочем, она его не ждет. Она писала: «Если завернете в наш городок хотя бы на два часа, мы должны увидеться… Обязательно!» Нет, она ждет его. Такие слова не пишутся напрасно. Только бы увидеть ее, слово одно спросить.