— В трюм!.. Скорее в трюм… Полундра!
Игнат побежал за этим человеком. В трюме номер четыре уже горели факелы. Люди метались по ровному настилу снарядных ящиков, забивая, гася огонь. Знакомый матрос с лицом удивленно смешливым, держал на руках дымящийся ящик, он прижимал его к животу, стараясь закрыть полами бушлата, чтобы погасить ярко тлевшие искры… В узкую пробоину со свистом врывалась вода. Матрос опомнился и бросился к пробоине, отталкивая ящиком двух тяжело припавших к борту людей.
Сколько времени провел в этом трюме Шаповалов, он не мог сказать. Они заделали девятнадцать пробоин. Четыре раза гасили пожар. Груз лихорадил под ногами, зловеще поблескивали в просветах меж досок медные ободки.
Так и уснул здесь Игнат, весь в копоти и гари, в ссадинах и синяках; свалился на ящик и уснул.
Груз из трюма номер четыре пришлось переносить в другие трюмы. Работала большая часть команды и даже раненые бойцы. У котлов оставались два человека. Они стояли бессменную вахту — двенадцать часов. Судно шло медленно, слишком медленно, и несколько раз останавливалось в открытом море. Дважды налетали «юнкерсы». Они сбросили шестнадцать фугасных бомб. Рухнула и вторая мачта. Вдребезги разнесло рацию. Склонясь над разбитым аппаратом, как будто уснул радист.
И все же корабль был еще жив. Машина опять начинала работать. Медленно вращался дейдвудный вал, передавая винту свою силу. Корабль продолжал путь.
В полдень третьего дня он был замечен в виду Туапсе. В порту его уже не ждали. Разбитая рация молчала. Не встал, не проснулся молодой, поседевший радист… Посылать в порт связного Вежелев не счел нужным. Он рассчитывал, что судно прибудет раньше связного. Их мог бы выручить буксирный катер, однако и сам он плелся сейчас на буксире, с мостиком, разбитым в щепы, с порванным штуртросом, с развороченной и перекошенной кормой. Маленький корабль дважды пытался отвлечь огонь противника на себя, и ему это удавалось.
Когда на дальнем рейде Туапсе показалось диковинное судно: без мачт, с наклоненной вперед и как бы падающей трубой, с надстройками необычайной формы, — из порта полетели запросы: «Кто? Куда следует?.. Название судна?..» Странный корабль не откликался. Он медленно приближался к портовым воротам, останавливался, заметно меняя курс, двигался зигзагами, полукругами, углами… С бронекатера, который вышел навстречу неизвестному судну, вскоре была получена радиограмма. Дежурный радист выбежал на балкон. Бледный, всклокоченный, с трясущимися руками, он размахивал клочком бумаги, прыгал у перил и, показывая на море, выкрикивал одно слово:
— Волков!.. Волков!..
Тогда гудки и сирены стоящих в порту кораблей дружно затрубили победный привет, и на мачте над Управлением порта взвились цветные флаги, а на мол, на причалы, даже на дальний, разбитый волнорез выбежали все, кто был в этот час в порту: грузчики, штурманы, машинисты, матросы, крановщики, зенитчики, рабочие ремонтных бригад, каменщики, плотники, водолазы, — и все они сняли фуражки или взяли под козырек, когда исполосованный, исхлестанный осколками корабль, со знаменем, реющим над кормой, медленно приблизился к причалу.
Шаповалов спал на коммингсе трюма. Его разбудил этот несмолкающий салют. Он открыл глаза: наконец-то они пришли!.. Лишь один раз взглянул он на причал и отвернулся.
Люди кричали что-то наперебой, десятки рук тянулись, чтобы принять швартовый конец. Шаповалов тоже поднял руку и засмеялся, но что-то стиснуло горло, и берег потемнел, — он вспомнил о капитане и о Василькове. Он стал смотреть на город, на дальний зеленый склон, куда все эти долгие, несчитанные часы как будто непрерывно шел он, во сне стремился, но так и не мог дойти.
Сходни были спущены, и судно огласилось топотом ног, веселыми голосами. Игнат поспешно встал… Он оглядел свою одежду и почти испугался: как же пойдет он через весь город в этом тряпье? А руки, а лицо! Нужно помыться, хотя бы немного привести себя в порядок… В кочегарской душевой, куда он пробрался в обход многочисленных, шумных гостей, было сухо и жарко. Донки давно не работали. Напрасно откручивал он краны. В душевой не было воды.
Капитана уже перенесли на берег, в портовой лазарет; часть команды получила от Вежелева разрешение отлучиться в город, а Шаповалов не знал, что ему делать, куда идти?
Вежелев и усатый механик сами разыскали его на баке, силой потащили в каюту, налили чарку, сунули под руку Игнату мыло и полотенце. Механик раскрыл свой рундук и предлагал все, что имел: плащ, рубаху-косоворотку, войлочные, комнатные башмаки, даже купленную где-то □ тропиках шляпу, плетенную из рисовой соломы, но Шаповалов, конечно, отказался. Обычно оживленный, штурман мрачнел и вздыхал;
Читать дальше