Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Случай был самый обыкновенный, как миллионы подобных случаев, но человек живет один раз, и ничего не повторяется в жизни.

Он стоял на вахте у штурвала «Абхазии», так же, как вчера, как месяц назад, и смотрел на берег, мерцающий и льющийся огнями. Дверь рубки была открыта: с палубы доносился приглушенный напев баяна. Кто-то из пассажиров остановился у двери, и вахтенный даже не оглянулся — любопытных пассажиров всегда хватало на корабле.

Девичий голос, как будто давно знакомый, спросил:

— Вы стоите английскую вахту? Два часа?..

— Нет, — сказал Игнат. — Мы стоим русскую вахту.

Девушка засмеялась.

— А какая разница?

— А очень простая, — сказал Игнат. — Английские вахты у англичан.

Она, по-видимому, не ожидала такого ответа, а ему было приятно так вот, вежливо, обрезать эту много знающую пассажирку. И опять он не взглянул на нее. Помолчав, она сказала:

— Я с детства увлекаюсь морем… — Он усмехнулся: «Уж эти туристы!»— Так интересно в дороге… все время в дороге, на корабле… Ведь правда?

— Ужасно интересно, — насмешливо ответил Игнат.

— Я изучаю морское дело… Как вижу, вы бывалый моряк. Давно уже плаваете?

— Порядком.

— А сколько?

— С четырнадцати лет…

— Значит, шесть лет? Не меньше?

Она не ошиблась.

— Ну, за такое время университет кончают…

— На море еще быстрее, — заметил Игнат.

— Скажите мне, что это значит: кроткая вода?

— Какая? — переспросил Шаповалов. — Кроткая?

— Ладно. Не знаете. Тогда объясните, это уж вам известно, что это за выражение, в лоциях оно встречается: возраст прилива?

И снова Шаповалов не смог ответить.

— А стоячие волны? Сейшами их еще называют?

Он расслышал в ее голосе улыбку.

— Тоже не помните? Удивительно! Такие звучные названия: кроткая вода… возраст прилива… Или, скажем, «морской медведь»… Это также волна. Может быть, приходилось вам видеть на Балтике? Море спокойное, тихое, и вдруг — поднимется вал метра в два высотой и с гулом идет на берег…

— Не слышал, — сказал Игнат, забыв свою степенность бывалого моряка. — А отчего же это бывает?

— Дело простое: от возмущений атмосферы. Смерч… Гроза. Но есть и сказки об этом. Для маленьких. Хотите, расскажу?

Теперь он обернулся. Девушка стояла у двери рубки и смотрела на него веселыми, насмешливыми глазами. Казалось, она с большим усилием сдерживала себя, чтобы не расхохотаться. Он растерялся и не нашел, что сказать. Ясные, веселые глаза всю ночь не давали ему покоя. В Сухуми теплоход задержался до утра. Брали какой-то срочный груз для Одессы. Очевидно, она осталась в этом городе, где от пакгаузов порта, от черных шаланд тянет густым лимонным настоем.

Целый день Шаповалов бродил по теплоходу, украдкой или как будто по ошибке заглядывал в каюты, обыскал все палубы, первый, второй и третий классы, но нигде ее не нашел. А утром, едва заступив на вахту, он сразу отыскал ее, увидел впереди, на самом носу теплохода. Рядом с нею стоял третий штурман Васильков, франтоватый, маленький, непомерно болтливый пожилой холостяк, прозванный матросами «пижоном».

И странно, Игнату стало обидно почему-то, что она знакома с этим пустым, обычно нагловатым с женщинами человеком и вот сейчас, по-видимому, увлечена какими-то его россказнями, которыми он сыплет бесконечно, прикидываясь скромницей и очень тонко, умело выдавая себя за укрывшегося в тени «героя Арктики». Там, где-то на Севере, пробыл он случайно три месяца, а рассказывал об этом уже три года. Игнату не раз мимолетно приходилось слышать его воркованье по вечерам: зимовка… сполохи… торосы. В команде открыто шутили над «полярником», чем, впрочем, он нисколько не смущался. Предупредить бы ее, сказать: не слушайте, он врет… А если она спросит: «Вам-то не все ли равно?» Да, все равно, конечно. Только неприятно, что она с ним говорит.

Он видел, как прошли они вдоль палубы, постояли у перил и медленно поднялись на спардек. Васильков смеялся, как-то по-особенному шаркая ножкой, вытягивая руки по швам и слегка наклоняя набок голову. Он называл это «хорошими манерами». По-видимому, сейчас, — это было его выражение, — он пускал в ход весь свой «арсенал». Шаповалов вскоре услышал его голос:

— Бог мой! Мне страшно, чудовищно надоел этот курортный трамвай… Но, согласитесь сами, — испытано нечто большее… неизмеримо большее…

«Сейчас он скажет, — подумал Игнат, — Север…» — Он почти не ошибся. Васильков произнес с наигранной грустью:

— Еще неизведаны широты, где все тебя волнует и зовет.