Андрей Дугинец - Стоход

Жена Сильвестра, схватив ребенка, выбежала из комендатуры, видно, надеялась на воздухе откачать сына…

Голова Сильвестра была разбита в нескольких местах и сильно кровоточила.

Наконец шеф устал. Эффектно отбросив дубинку на середину коридора, он отошел к окну. Вынул из кармана белый платочек, не спеша вытер вспотевший лоб. Заметив на пальцах левой руки брызги крови, быстро вытер пальцы и брезгливо бросил окровавленный платок на пол.

Пальцем подозвал переводчика и велел сказать коменданту, что, если тот ничего не добьется от этого скота, будет вместе с ним болтаться на виселице.

Выслушав перевод, Савка скрипнул зубами и подошел к Сильвестру:

— Если ты не скажешь, где партизаны, мои хлопцы на глазах у тебя жинку твою до смерти замордуют…

Сильвестр вздрогнул. И послушно, почти заискивающе, ответил:

— Пане коменданте, да я же сразу сказал, что они где-то в лесу. А лес большой, откуда мне знать, где они там. Я ж их перевез только на ту сторону.

— Какое у них оружие?

— Оружие известное, у всех автоматы, ручной пулемет и за поясом гранаты.

— Как, по-твоему, кто их снабжает оружием?

— Известно, кто может их снабжать оружием, — Советы.

Гамерьер выхватил пистолет и выпустил всю обойму в голову Сильвестра.

— Я не дозволиль этот слоф произносить в мой комендатур! — пряча пистолет в кобуру, сказал Гамерьер так громко, что слышали даже заключенные в открытой камере. — Я не любит этот слоф!

— Брешешь ты, собацюга! — надеясь, что в коридоре его слабого голоса не слышно, зло проговорил дед Конон. — Мало сказать, не любишь. Ты боишься того слова. Боишься как огня, как смерти боишься!

Эти слова услышал раньше всех Гамерьер. Однако он не накинулся тотчас на дерзкого старика со своей дубинкой, как ожидали заключенные. Нет, он многозначительно кивнул Савке и, заложив руки за спину, медленно, размеренно, словно в гору, пошел к открытой двери камеры.

Сюсько подбежал к шефу и, звонко щелкнув каблуками, услужливо, по-собачьи ждал распоряжения. Но шеф молчал. Он стоял у порога и, держа руки за спиной, равномерно раскачиваясь на носках, пронзительно смотрел на старика, словно хотел уничтожить его одним взглядом. Наконец указал на стоявшую в углу скамью, жестом позвал Сюсько и ушел в соседнюю камеру.

В один миг полицейские поставили скамью на середину коридора. Левка Гиря и другой такой же здоровенный полицай за руки и ноги вынесли Конона Захаровича и бросили на скамью. Левка сел на голову старика, его напарник — на ноги, а двое с резиновыми дубинками встали по сторонам. Не спеша, деловито засучили рукава, поплевали на ладони.

Как цепы на току, засвистели резиновые дубинки. Послышался скрежет зубов, потом стон и крик, глубокий, животный.

Еще когда волокли отца, Оляна потеряла сознание. Очнулась она от какой-то жуткой тишины, установившейся в коридоре и камере. Арестованные застыли на нарах, прижавшись друг к другу, и в ужасе глядели в открытую дверь. Полицейские стояли на прежних местах по стойке «смирно».

Отец лежал теперь на полу, залитый почерневшей кровью. Рядом с ним никого не было. И Оляна решила, что отца убили. Но услышала слабый стон и заметила, что пальцами далеко отброшенной левой руки он скребет деревянный пол, словно хочет уползти. Оляна, пренебрегая опасностью, бросилась к нему. Но Савка, знавший, что она это сделает, стоял за дверью и не дал ей даже выскочить из камеры. Резким ударом дубинки, рассекшим лицо, он опрокинул ее навзничь.

И опять тишина. Только слышалось, как скребут, царапают пол старые скрюченные пальцы замученного Конона Багно.

Вдруг в смежной комнате голодно заскулила собака. Потом, как в старом, заброшенном сарае, заскрипела дверь. Гамерьер вывел на серебряном поводке огромную, взъерошенную, словно только что вырвавшуюся из кровавой собачьей драки, овчарку. Рукой в белой перчатке он указал псу на лежащего старика и, что-то крикнув, отпустил поводок.

Алчно, как волк на загнанного коня, набросилась овчарка на человека. С лаем кусала мечущегося по полу старика.

Когда обреченный перестал метаться в безрезультатной попытке защититься, пес умолк и отвернулся. Разинув окровавленную пасть, подошел к хозяину и лизнул его белую перчатку.

Ласково погладив загривок овчарки, Гамерьер участливо спросил:

— Ну, шьто, усталь?

Собаку увели. Полицейские вылили два ведра воды на неподвижное окровавленное тело. Савка захлопнул дверь камеры.

Вслед ему старуха, сидевшая в углу камеры, выкрикнула: