Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Ноги сами принесли меня в Горпромсовет. Там по-прежнему кипела работа: щелкали счеты, стучали машинки. За столиком, где обычно с газетой сидела тетя Дуся, я увидел молодую, не в меру располневшую женщину. Она объяснила мне, что Анна Тимофеевна только что ушла в исполком, ее заместитель Любашин «на объекте», а тетя Дуся на пенсии.

В коридоре появилась худощавая фигура и вежливо спросила:

— Капочка, чаек есть?

— Есть, Евлампий Иванович, есть. Горяченький…

Так я увидел Кокина. Когда он ушел, я спросил Капу, что Евлампий тут делает.

— По заготовке кишсырья. Как вернулся, так с тех пор и действует.

Она вздохнула, и я понял, что передо мной последняя племянница Кузьмы Стряпкова.

Уходя, я увидел у двери большую, странной формы, похожую на вазу, урну для мусора. Я рассмотрел знакомый орнамент: пивные кружки, рукавицы, валенки и тапочки. Если бы знал Леон Стеблин, как использовано его последнее творение!

Наступил вечер, и я отправился в редакцию «Трудового края», на литературную «среду». Жара спала, но все еще было душно, и я подумал: «Кто же в такую погоду будет сидеть в помещении и слушать новую поэму Константина Осинина!»

Но мест уже не было, и мне пришлось стоять около двери.

Осинин мало походил на начинающего поэта, каких изображают карикатуристы. Прическа у него была обыкновенная, пиджак — обыкновенный, рубашка — обыкновенная, а вот стихи необыкновенные — превосходные стихи.

Во время перерыва критик Дмитрий Осокин познакомил меня с молодым поэтом:

— Видали, какие силы у нас растут? Жаль только, что все больше в поэзию ударяются. Прозаиков молодых мало.

— А где Иван Колдыбин? Где Пеликанов?

— Пеликанов здесь, в Краюхе. По основной специальности — ветеринаром, и иногда пишет критические заметки. А Колдыбина разве в Москве не встречаете? Он там уже года два. Где-то отдел критики возглавляет.

— Не встречал.

— Ну и слава богу.

Постепенно я разыскал всех моих знакомых, конечно кроме тех, кого в Краюхе не оказалось. Не пришлось повидать художника Леона Стеблина, Мастер на все руки уехал, говорят, в Одессу. Не вернулся в Краюху Кузьма Егорович Стряпков — не вышел срок. Нет в Краюхе и Коромыслова — по той же причине.

Зойку, вернее Зою Юрьевну, я встретил днем в парке культуры и отдыха. Около нее в песке возилась прелестная девочка. Я, обрадованный встречей, начал нахваливать ребенка:

— Вся в отца.

Зоя Юрьевна засмеялась:

— Портрет!

— Как зовут?

— Надя, Наденька. Надежда Васильевна Каблукова. Вот он, мой неразменный миллион. Идем, Наденька, домой. Скоро папка с завода придет, да и бабушка, наверное, волнуется…

От Зои Юрьевны я узнал о Якове Михайловиче Каблукове.

— Он после той катастрофы долго переживал, месяца два молчал — ни с кем ни слова. Еле отошел. Елена Сергеевна в Москву его возила, к профессору.

Яков Михайлович сейчас председатель артели «Абажур». Само название говорит о том, какую продукцию артель выпускает.

Я долго подбирал повод для посещения председателя «Абажура», но потом решил — не буду хитрить, зайду просто. Но это оказалось не так-то легко.

Секретарь, охранявшая обитую клеенкой дверь, прежде чем доложить о моем приходе, тщательно расспросила, какое у меня дело к товарищу Каблукову.

— Никакого. Я его старый знакомый.

— Странно…

Яков Михайлович все же принял меня и даже улыбнулся:

— Извините, я должен по телефону поговорить.

Он с кем-то долго спорил по поводу плохого качества проволоки, а я тем временем осматривал его кабинет. Был он невелик, но все в нем было как положено: письменный стол, поперечный, радиоприемник, несгораемый шкаф, книжный шкаф с шелковой занавеской, высокий торшер с огромным, как пляжный зонт, абажуром и шелковые шторы красного цвета. После взаимных расспросов: «Как живете? Как здоровье? Как семейство?» — говорить было уже не о чем. Яков Михайлович нетерпеливо забарабанил пальцами по стеклу письменного стола. Я понял: пора уходить.

Пожимая мне руку, Яков Михайлович левой нажал звонок. Впорхнула секретарь. Каблуков приказал:

— Пригласите ко мне весь аппарат!

— Уже пришли…

В крошечной, метров в пять, приемной сидели три человека. До меня донеслось:

— Заходите, товарищи! Заходите…

Вскоре я улетел из Краюхи. Мне еще раз повезло — рядом в кресле оказалась милая Анна Тимофеевна, с которой накануне мы были вместе у Марьи Антоновны Корольковой.

Анна Тимофеевна почти не изменилась. Те же ясные глаза, та же славная улыбка. В Москву она летела по вызову своего кооперативного начальства.