Юрий Сбитнев - Костер в белой ночи

— Летит, заедай его комар. Летит.

— Работают все радиостанции Советского Союза…

— Папань, а как спутник писать? С большой?

— Пиши все с заглавной.

………………………….……

………………………….……

………………………….……

………………………….……

………………………….……

Спутник, спутник, спутник — без перевода, на всех языках, по всей планете.

— Ребята, товарищи, граждане. Можно увидеть невооруженным глазом!

— А в бинокль и того проще.

— Куда смотреть?

— Спутник запустили, облака бы разогнали. Ишь наперло их — непроглядно!

Из края в край, по всей планете, по всей стране: «Спутник! Спутник! Спутник!»

Вспомни-ка, друг, что было с тобой, что было в тебе.

Разве можно забыть, как в предрассветный полусвет гремели железные крыши, как среди веток тополей, берез ли, дубов замирали люди с поднятыми к небу лицами. Как радость, одна на всех, большая, необузданная, врывалась в сердце, в душу. Вспомни-ка, друг, ту фразу, повторенную стоязыко на один лад:

— А мы видели…

Это потом привыкнешь ты к обычным, ставшим обычными сообщениям: «В Советском Союзе произведен запуск искусственного спутника…»

А тогда, тогда — Первый — и радость, и гордость, и еще что-то удивительное одно на всех чувство.

Это потом, в троллейбусе, первоклашка небрежно скажет друзьям: «Что-то скушно стало, запустили бы космонавта…»

Вот оно, время, стремительность движения. И необычное обычно.

Но тогда, тогда от Владивостока и до Закарпатья, от Игарки до Кушки вся страна сидела на крышах.

Домоуправ ошалел. Бегает внизу, машет руками, расшеренился:

— Товарищи, граждане! Серьезные ведь люди! Крышу проломите! Свалитесь! Кому отвечать? Курочкину. Нешто на его с земли глядеть нельзя. Куда лезете, товарищи? Там ограждения неисправные.

— Давай сюда, Курочкин, — басит с крыши шестиэтажного дома Степан Булыгин.

— Об ограждении раньше думать надо.

— Я милицию вызову.

— Вызывай с крыши. Вон он, начальник райотдела, верхом на коньке сидит, за антенну держится.

— Летит! Летит! Летит!

— Где? Где?

— Вон он шпарит!

— Ура-а-а! Ура-а-а-а!

— Ура-а-а-а! — одиноко кричит снизу Курочкин-домоуправ.

Тихон Николаевич, как и тогда, неуклюже протиснулся в палату. Встал на пороге, подхватив большими ладонями полы халата. Халат сегодня на плечах внакидку, руки не заняты передачей. Некуда девать руки, захватил ими полы халата.

Сашенька у окна. Сергей полусидит на кровати. Услышал отца.

— Батя, ты, что ли?

— Я, — твердо ступая, прошел к стулу.

Подле постели на тумбочке рядом с репродуктором — транзистор с нерусскими буквами по черному футляру.

— Слушал, Серьга?

— А то как же? Александр Александрович свою машину принес. А то у нас что-то сеть барахлит.

— Перегрузка, — сказала Сашенька и улыбнулась Тихону Николаевичу.

Он сел, пожал протянутую сыном руку.

— Выходит, по времени, сейчас у нас будет виден. А?

Сашенька посмотрела на ручные часы:

— Да, сообщали, что в двадцать один пятнадцать в нашем районе пролетит. — Поглядела за окно — небо-то какое чистое.

— Жаль, увидеть не придется, — это уже Сергей, по укоренившейся привычке проводя ладонью по бинтам на лице.

— Увидишь еще. Увидишь, сынок. Выходит, побороли все-таки земное тяготение-то?

— Выходит, так, батя. А помнишь, ты на меня ворчал: каждый сопляк трещит, как сорока. Секретность, с небом связано. Помнишь?

— Помню. По делу ворчал.

— Сашенька, открой окно. Все равно рамы-то еще по запечатаны.

— Простудишься, Сережа.

— Нет, я халат натяну и в одеяло меня батя укутает. Помоги, батя.

Сергей неловко нашарил халат на спинке кровати, полез в рукава. Тихон Николаевич помог сыну одеться. Накинул на плечи одеяло, обернул его вокруг похудевшего, мосластого тела сына, завязал узлом на спине.

Сергей, придерживаясь за стул, сделал неверный, робкий шаг к окну. Кружилась чуть-чуть голова.

— Не надо бы этого, — сказала Сашенька и приняла его протянутую руку. И повела его по палате.

Тихон Николаевич с необыкновенным проворством поднялся на стул и, стуча шпингалетами, растворял рамы. В палату хлынул выстоявший, чистый воздух. Бражно ударило в ноздри захолодавшей хвоей.

Сергей задохнулся, нашарил рукой подоконник и лег на него грудью, подняв забинтованное лицо к небу. Сашенька не отпускала его руки, и он пожал ее ладошку. Саша ответила на пожатие.

— Ты мне говори, Сашуха, все, что видишь. Говори.

Тихон Николаевич встал позади сына, наклонился, упершись левой рукой в подоконник, правую положил на плечо Сергею.