Римма Коваленко - Конвейер

Юрина мать сидела на тахте с ногами, укутанная пуховым платком, и плакала.

— Но как вы могли! Как ты, большая девочка, не подумала о том, что у Юры ни образования, ни профессии? — спрашивала она у Сони. — Он же еще только на подготовительных курсах в институте. Они поедут в другой город! А где будете жить, что есть в этом другом городе? Рассчитывали на стипендии? Так их же сначала надо иметь, эти стипендии, поступить в институт. Кто это вам сказал, что в другом городе легче поступить, чем в нашем?

Соня слушала без всякой обиды. Юрина мать укоряла, но не обвиняла. А что скажет, когда узнает, ее, Сонина, мать?

— Надо, Соня, от этого избавляться, пока не поздно. — Галина Андреевна глядела на нее выплаканными глазами. — Я уже кое-что предприняла…

Она дала ей записку с адресом и деньги. Соня пошла к этому дому пешком. Шла как заведенная, не представляя, что все, о чем она девчонкой с ужасом узнала, сейчас происходит с ней. Не было ни зла, ни досады на Юру; они оба переступили черту, за которой лежала иная, не принадлежащая им жизнь.

Потом пожилая женщина, к которой она пришла, повела ее в другой дом, к другой, молодой женщине. Они о чем-то спрашивали, Соня отвечала. Вывел из забытья, запомнился лишь один вопрос:

— Тебя не будет дома два дня. Сможешь уладить, чтобы родители не подняли панику, не объявили розыск?

— Смогу, — ответила Соня, — скажу, что иду в поход.

Впереди были праздники, десятый класс и в самом деле отправлялся в двухдневный поход за город. Они пойдут, а ей предстоит перепрыгнуть пропасть, чтобы догнать их. Сочувственные, спокойные голоса незнакомых женщин вселяли надежду, что она перепрыгнет и догонит.

Соня пришла в больницу с направлением, на котором стояла чужая фамилия. Маленькая сияющая, как колобок, врачиха сразу погасла, как только вспомнила, кто перед ней.

— Так это ты? Сядь, дурочка. Хочу с тобой поговорить. Ты сколько собираешься жить на свете? Двадцать лет или тридцать?

— Этого ни один человек не знает, — ответила Соня, — но хотела бы долго.

— Теперь скажи: ты хотела бы жить хорошо или страдать?

Конечно, она хотела бы жить хорошо. Маленькую, с напудренным лицом врачиху это не удивило. Ее белый халат источал все лучшее, что было во взрослых людях: надежность и чистоту. Апрельское солнце за окном не просто посылало свои лучи на землю, но и кое-кого отдельно ласкало, высвечивало, благословляло. Кабинет врачихи был обласкан этим светом, волосы на ее голове струились золотом.

— Человек устроен так, — говорила она, — что каждый из нас может оправдать свой поступок. Никто его не осудит: не было выхода. Но наступает час в жизни, когда человек судит себя сам и говорит себе: при чем здесь выход? Выход — сама жизнь. Ты слыхала когда-нибудь, что молодая мать погибла со своим ребенком от голода или в канаве от бездомности или люди забросали ее камнями?

— Нет, не слышала.

— Через несколько лет ты будешь думать о том, что человек, которому ты закрыла вход в этот мир, ходил бы рядом с тобой, разговаривал, любил бы тебя больше всех на свете. Ты оправдаешь себя, но никогда не простишь мне, что я не поддержала тебя, не защитила.

— Что же делать?

— Надо делать то, что делают в этом случае люди. Надо рожать.

— А дома? А в школе?

— Я вызову твою мать, поговорю с ней. А в школе пусть будет как будет. Пусть твои учителя вопят о позоре, ищут выход, нам-то что за дело.

Очнувшаяся, спустившаяся на землю Соня обрела себя.

— А что я скажу матери Юры?

— Позвонишь через два дня и скажешь ей, что все в порядке. У тебя все в порядке. А с Юрой решай сама. Тут никто никому не советчик. Но, как ни сложится, знай одно: придет час, когда ему не просто захочется, но станет необходимым сказать тебе что-то важное.

Соня позвонила через два дня.

— Здравствуйте. У меня все в порядке. А где Юра?

Юры не было. Он уехал. С какой-то экспедицией, мать точно не знала, с какой. Через несколько дней Соня еще раз позвонила, телефон не отозвался, а потом, когда уже родился Прошка, мужской голос ответил, что здесь такие больше не живут.

Никто не бросал в нее камнями, ни одного дня не была она голодной, но горя хлебнула. Дома просто жить не давали: кто отец? Кто тот подлец, которому причитается получить по заслугам? Вот тогда впервые Соня выказала свой характер, ушла из дома. А тот час, в который Юра должен был сказать ей что-то важное, не наступил.

Этот час выпал его матери.

Соня впервые после долгой разлуки увидела ее во дворе утром. Юрина мать сидела на скамейке; она поднялась, увидев Соню с Прохором на крыльце, сделала шаг навстречу.