Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том I

— Жертвуйте гимнастерки в фонд паруса.

Но Васюков не согласился:

— Без гимнастерки как можно — форма. А исподнюю рубаху — бери. И ты, Петя, свою давай.

Куски шпагата для починки сетей, найденного в рундучке на носу, бинты из Машиной сумки — все шло в ход. Получилось довольно большое пестрое полотнище причудливой формы. С помощью тех же бинтов и трех поясных ремней, разрезанных вдоль, этот необычный парус прикрепили к мачте из весел и установили ее.

Посадив Петю к рулю, Иванов стал пробовать, как «потянет» парус: дул слабенький ветерок, почти попутный — на юго-восток.

Когда-то, еще в первый год матросской службы, Иванову пришлось быть в составе шлюпочной команды, ходить и под парусами. Сейчас ему пригодились прежние навыки. Но с парусом, который соорудили сейчас, управляться было куда труднее, чем с обычным шлюпочным.

Однако Иванов приспособился держать полный парус.

Парус был маловат для барказа, однако помаленьку делал свое дело. Ориентируясь по солнцу и, когда ветер менял направление, перекладывая парус, Иванов держал суденышко на нужном курсе. Чем ближе кавказское побережье, тем больше шансов, что их заметят свои с какого-нибудь дозорного корабля или патрульного самолета. Ну день, ну еще два — и заметят. Обязательно заметят. В это хотелось верить. И эту веру поддерживал парус, хотя и не туго, но все же наполненный ветром.

День шел к исходу, а они все плыли, и плыли… Кругом не было видно ничего, кроме сверкающего под солнцем морского простора. Хотя бы птица пролетела… О, если бы пролетела! Птицы — вестницы берега.

Сколько еще до него?

Чем ниже опускалось солнце к далекой кромке горизонта, тем чаще и тревожнее поглядывали они на парус: ветер ослабевал. Вот пестрое полотнище уже совсем потеряло упругость, обвисло, и только вздрагивает под едва ощутимым дуновением. Штиль…

Сколько простоит безветрие? В море оно не бывает длительным. Хоть слабенький ветерок, да шевельнется. Но когда?

Солнце зашло. Потянуло послезакатным холодком. Барказ чуть заметно покачивало на легкой, едва видной волне. Со всех сторон сдвигалась темнота. В иссиня-черном небе одна за другой все четче проглядывали звезды.

— Вёдро завтра будет! — поглядев на них, сказал Васюков и деловито стал примащиваться на ночлег на дне барказа. Устроившись, предложил:

— Ложитесь, ребята.

Примостившись рядом с Васюковым и Петей, Иванов смотрел вверх, отыскивая знакомые созвездия, и старался определить, в какую сторону волны гонят барказ. Но определить было трудно. Барказ потихоньку разворачивало из стороны в сторону. Звезды, казалось Иванову, кружились вокруг мачты то слева направо, то справа налево. Кружатся, кружатся… «А звезды везде одинаковые, — подумалось ему, — и у нас, на Урале, такие же, и здесь, и, наверное, у Василя на Виннищине. Приглашал Василь к себе после войны. Говорил: «Оставайся жить, в эмтээс в мастерской будешь работать. А девчата у нас! Наикращую тебе подберем, оженим». И верно, чем бы не жизнь… Только я к своим местам привычный, к городу Златоусту. Василь заманивал — фруктов у них тьма, Табунивка его — сады сплошные. Но мне у нас и без фруктов любо. Леса какие по горам вокруг Златоуста!.. А кто сейчас, в ночную смену, у моих тисков на сборке стоит? Писем давно ни от кого. Известно, как в Севастополь почта ходила. Да и от кого ждать? Родни нет, а ребята, наверное, все в армию ушли. А может, кого и оставили по броне? Интересно, что теперь инструментальный наш выдает? Пожалуй, и такой инструмент, которым фашистов на распыл пускают? Может, и я успел на Бельбеке или в Инкермане нашу продукцию в дело употребить. Заглянуть бы сейчас в Златоуст хоть на минутку…»

Он не уловил мига, когда закрылись глаза и внезапно надвинувшийся сон оборвал вразнобой набегавшие мысли.

…Очнулся оттого, что стало зябко. Не ожил ли ветер? Но парус над головой свисал мертвым крылом. Петя рядом спал, съежившись, уткнув нос в доски борта, по-детски подложив под щеку ладонь. Не шевелясь, лежал лицом кверху Васюков с надвинутой на глаза пилоткой. Он даже похрапывал. А Маша, как видно, не спала: когда поднялся Иванов, шевельнулась на носовом рундучке и она. Он встал, прошел под парусом и присел возле Маши. Она, как лежала, сжавшись комочком, так и осталась лежать, только чуть приподняла голову.

— Поспала бы! — сказал Иванов. — Вот Васюков утверждает, — сон харчи экономит.

— Экономить-то нечего… — голос Маши был задумчиво-печален. Она повернула к Иванову матово белеющее в темноте лицо. — А ты что поднялся?