Александр Иванов - Не жди, когда уснут боги

Часа через три он снова разбудил Михаила, назвался Сергеем и потребовал сыграть с ним партию в шахматы.

— Сосредоточиться надо, — быстро расставил фигуры, сделал ход пешкой от короля. — Без разминки на завод хоть не появляйся.

— Кем работаешь? Уж не конструктором ли?

— Скажешь тоже! — обиделся Сергей. — Слесарь-инструментальщик! — И хвастливо добавил: — Шестой разряд, понял? За месяц как премиальных отвалят — всех друзей угостить могу.

Меняя разговор, Михаил с напускным безразличием спросил:

— Музыкой интересуешься?

— Танцевать — да. Особенно с хорошенькими девочками. А этим, — Сергей мотнул головой в сторону пианино, — не очень. Тоска. А ты, вижу, интересуешься?

— Да.

— Ну и дурак! — энергично завершив комбинацию, Сергей поставил мат. Поднялся, крепкий, посвежевший, распорядился по-хозяйски: — Поставь чай, только заварки не жалей.

Ольга Петровна, мать Михаила, с интересом наблюдала за сыном.

Больше всего она опасалась навязывать ему свое мнение, свой ход мысли, свою манеру поведения. Ибо навязанная добродетель, считала она, никогда не проникнет в сердце, останется да поверхности и будет, смыта первой же пробной волной случая. Но зато, если возьмет доброе семя, его уже ничто не одолеет. Это как учат порою плавать, бросив без всякой подготовки ребенка в воду: выплывет сам — значит, выйдет из него толк. И сын привык к самостоятельности, мужал, с годами обнаруживая дерзкое упорство в познании всего, что связано с музыкой.

Теперь же этот сумасбродный порыв, это желание понять Сергея, изменить его. Она искала тому мотивы и не могла найти. Самостоятельность, хотим ли мы того или не хотим, рождает отчужденность, и вполне естественно, что иные чувства, порывы сына оставались для нее неведомы.

С каким-то жадным, напряженным любопытством Ольга Петровна наблюдала за тем, как сын изо дня в день встречается с Сергеем, ужинает, садится за шахматы или к телевизору. «О чем они могут говорить? — удивлялась она. — Что у них может быть общего?». Поначалу на стол каждый раз выставлялась бутылка. Но пил один Сергей, Михаил отказывался или, балуясь, смачивал водкой пальцы рук: дескать, заживут скорее. Играл он еще мало, болезненно морщась при этом, и всегда — в одиночестве.

Бывало, когда Михаил с Сергеем куда-то уходили, звонила Рита. Справившись у Ольги Петровны о его здоровье, давала понять, что пора бы ему самому наведаться к ней, сводить в театр. Не такой уж он сейчас больной, да и временем, вроде, располагает. Мать только тяжко вздыхала в трубку.

— Ты бы заглянул к Рите, — говорила она сыну. — Мучается ведь. Опять звонила.

— Завтра загляну, — рассеянно обещал Михаил.

Массаж, гимнастика делали свое дело. Пальцы вновь обрели силу, упругость, уверенность, гибкость. С яростным изяществом истосковавшихся поклонников они обрушивались на клавиши, и квартира, переполненная звуками, становилась тесной, как тесны реке берега в весеннее половодье.

Михаил страдал, приходил в восторг, не знал ни устали, ни покоя, стремился поскорее вернуться на сцену, окунуть зал в тревожную бездну мыслей и чувств. Он знал: намечается его концерт, а милейшая тетя Даша шепнула: не вздумай цветочки покупать, там наши готовятся для тебя оранжереи «Зеленстроя» ограбить.

За всеми этими заботами Михаил как-то забыл, что Сергей просил подождать его у проходной. В день получки могли перехватить старые дружки. «Все в нем хорошо, только вот твердости маловато, — думал Михаил, спеша к месту встречи. — Эх, переломил бы себя разок-другой!..»

К проходной опоздал. Проискал Сергея часа два. Нашел в общежитии, где тот восседал на стуле со сломанной спинкой и с жаром доказывал хмельным дружкам, что «литр из горла ему нипочем». Появление Михаила его огорчило.

— Извините, я мигом, — и, набычившись, по-боксерски сведя крутые плечи, вышел из комнаты. Цепко взял Михаила за локоть, притянул поближе. — Зачем притащился? Чего тебе от меня нужно? Позволь человеку жить так, как ему самому хочется!

— Но ты же просил…

— Просил, просил, — скривив рот, передразнил Сергей. — Умеешь душу бередить, в праведники переманивать. А теперь, — он пьяно подмигнул, — отчаливай, пока мои друзья не рассерчали.

Давно Михаилу не было так скверно. Будто его всенародно высекли. Не за провинность, нет, просто потехи ради. Противно и глупо. Он злился, негодовал на себя.

Дома, едва раздевшись, позвонил Рите. Немедля нужно объясниться. Совместная поездка на гастроли в Прибалтику ничуть не хуже свадебного путешествия.