Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму

Горячая галька, приятная сначала, обжигает ступни. Солнце знойное, ярое.

Галина рассекает волны, а к ней то и дело подплывают парни, заговаривают. Я злюсь. Ложусь на спину и закрываю глаза. Время почти замирает, идет медленно-медленно. Взгляд мой сам устремляется опять к Галине. Картина все та же. Я злюсь, ревную. Почему именно за Галиной увязываются, чем она притягивает к себе? Гляжу на небо. Небо — цвета моря. Наперегонки несутся в синеве легкие облака. Одно маленькое вырвалось вперед, это Галина. Интересно, нагонят ее?!

Холодные брызги возвращают меня на землю. Меня целуют в плечо, и я разом успокаиваюсь. Досадуя на себя, нашариваю рядом с собой Галины волосы. Галина снова целует в ладонь. Меня коробит, и все же приятно в эту минуту.

— Собирайся, уходим.

— Почему?

— Иди под душ, Галина.

— Ты серьезно?

— Да.

— Куда пойдем?

— На гору.

— Хорошо на горе?!

К вечеру похолодало. Галина в брюках, в черном свитере, и волосы ее кажутся еще светлее. Поразительно красива и стройна. Мы сидим у моря. Дивная южная ночь кромешно темна, луны нет. Я ложусь, пристраивая голову на ее коленях. Она старается сесть так, чтобы мне было поудобней. Тучи сплошь затянули небо, непроницаемо скрыли луну. Хотел бы знать, где теперь облачко, которое утром шаловливо играло с ветром? Наверное, ждет, когда взблеснет молния, чтобы вырваться из кольца зловещих туч, спастись. Но не вырваться облачку из мрачного окружения, никакой на это надежды, и покорно подчиняется чужой воле. Неужели в самом деле так? Почему бы не излиться слезами, не вернуться в море? Неужели в небе лучше?! Надоел, по-видимому, этот круговорот, утомило кружение между небом и морем. Ведь море не оставит у себя надолго! Исхлестает волнами, разнесет, распылит на мельчайшие частицы, невидимые, почти лишенные массы, и снова придется унестись ввысь. Припомнились мне слова, сказанные в давние времена: «Все реки текут в море, но море не переполняется, к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь».

— Что ты сказал?

— И в жизни человека так. Произойдет что-нибудь однажды — случайно или закономерно, а потом повторяется и повторяется — до самой его смерти, только в большом масштабе, что ли, и хотя человек уже знает приблизительно, что ему предстоит, что произойдет и как, все равно ждет с нетерпением, жаждет узнать, как кончится, чем. А если происходит не так, а иначе, приписывает это случайности, считает непредвиденным случаем, даже если вся его жизнь была подготовкой к этому. Поразителен цикл повторов и поразительно разнообразие форм и красок, но незыблема основа, неизменен сам принцип: «Что было, то и будет, и что делалось, то и делается»…

— Что ты сказал?

— Ничего, думаю.

— ?!

— Галина…

— Что?

— Пошли домой.

— Не хочу.

— О чем бы ты сейчас помечтала? Только быстро, не думая!..

— Не знаю…

— «Тетра», хорошее вино.

— Не возражаю.

Удивительно идут Галине брюки и свитер. На этот раз волосы у нее зачесаны на одну сторону. Как бы ни причесалась, ей все к лицу. Солнце почти обесцветило волосы, но мне нравятся такие — целую их, когда Галина спит.

Я беру ее за руку, и бредем домой.

На улице уже пустынно. Стесняться некого, и я целую ее через каждые семь шагов. Число семь мое излюбленное число с детства, особняком стоит, ни на что не делится.

Добираемся наконец до дому.

— Хочу к тебе.

— Нельзя.

— Галина хочет к Рамази.

— Перестань.

Ветер разогнал тучи. Луна висит, как огромная капля. Лучи ее пробираются сквозь кипарисы перед домом и ласкают обнаженные бедра Галины. Она встает, полуголая, раздвигает на окне штору и, как ребенок, устраивается на узком подоконнике, припав грудью к к коленям, еле удерживаясь, а луне только то и нужно было — обвивает лучами чародейку-блондинку.

Я собрал свои бумаги, сложил, вздохнул облегченно. Сегодня не встретил солнце — не смог прервать работу.

Как ни странно, после напряженной работы ранним утром, устав, я чувствую прилив сил.

Галина спит. Хочется разбудить, но жаль ее, зачем лишать сладкого утреннего сна. Выхожу во двор.

Хозяйка точит топор. Поленья раскалываются легко, и клин не нужен. Хозяйка что-то говорит насчет молодости, а у меня перед глазами лицо спящей Галины, ее гибко, по-кошачьи, свернувшееся тело. Я забиваю топор в чурбак и тихо возвращаюсь в комнату. На цыпочках приближаюсь к ее постели. Еле умещаюсь рядом, кладу голову на ее горячую руку. Галина, не размыкая век, нащупывает мои волосы, привлекает к себе и вдруг, словно обессилев, отпускает меня. Я утыкаюсь лицом в ее мягкую грудь. Спирает дыхание, но я шевельнуться не хочу. Стук ее сердца нарастает, разрывает мне барабанные перепонки.