Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Ужасно! Ужасно! — шептал Вильсон, возвращая дрожавшими руками желтые листы. — Это просто бесчеловечно!

— Да, это бесчеловечно, — подхватывал Гендерсон менее взволнованно, но более убежденно. — От этих славян всего можно ожидать. Они коварны и кровожадны…

Когда Чемберлен и Гитлер спустились вниз, ожидавшие их с удивлением отметили, что премьер за три часа постарел по меньшей мере на десяток лет: морщины на худом лице обозначились резче, нижняя губа отвисла, обнажив большие желтоватые зубы. Гитлер, наоборот, был бодр, его глаза радостно сияли. Он сразу повел гостя к выходу, словно торопился избавиться от надоевшего посетителя. Мрамор лестницы подъезда блестел от дождя, и хозяин, едва переступив порог, подал Чемберлену руку и ушел в дом, не дожидаясь, когда гости уедут.

— Откуда вы все это узнали? — изумленно проговорил Антон, подвигая американцу вновь наполненную рюмку.

— Собрал, — односложно ответил тот. Выпив и поставив рюмку на бумажную салфетку, он усмехнулся. — Надо уметь спрашивать.

— Наверно, надо еще уметь найти кого спрашивать?

— О, для этого годится каждый, кто присутствовал, — заверил Чэдуик. — Людям нравится рассказывать, особенно детали. Не все, даже не многие схватывают и понимают суть события, но детали запоминают почти все и охотно рассказывают о них, считая то, что они увидели или узнали, самым главным.

— А вы не спрашивали о том, что было самым главным?

— А что, по-вашему, было самым главным?

— Как что? Конечно, соглашение между Чемберленом и Гитлером.

— Но это же известно, — почти небрежно бросил Чэдуик. — Соглашение достигнуто, и об этом, как мне сказали, оповещен уже весь мир.

— Но о чем соглашение? О чем? Ведь это же самое главное!

Чэдуик только отмахнулся.

— О, об этом скоро появится сухое и несъедобное, как пережаренный бифштекс, коммюнике. Меня это никогда не интересовало. Мое дело — собрать детали. И такие детали, чтобы мои читатели видели и этот дом, и эти горы, и этих людей, будто сами тут побывали. Хотите, я расскажу вам еще кое-что?

— Опять детали?

— Детали, но какие!

И Чэдуик тут же поведал им о «скандале», который разразился уже после встречи. Гости попросили хозяев дать им запись разговора премьер-министра с рейхсканцлером. Переводчик стенографировал весь разговор, и премьер хотел воспользоваться стенограммой для своего доклада Лондону. Риббентроп ответил на просьбу одним словом: «Найн!» Чемберлен, которому доложили об этом, был настолько удивлен, что засомневался в своих знаниях немецкого языка и спросил Гендерсона: «Что такое «найн»?» — «Найн» — это «нет», ваше превосходительство, — ответил посол. — Грубое «нет», которое можно ожидать только от этих опруссаченных мужланов». Чемберлен потребовал стенографистку и, терзая свою старческую память, постарался воспроизвести весь разговор. Стенограмма тотчас расшифровывалась на машинке и после просмотра автором снова зашифровывалась — на этот раз дипломатическим кодом — и по страничкам отправлялась на телеграф.

Теперь Антон понял, чем занимался Хэмпсон, который время от времени пересекал вестибюль, то выходя из отеля, то появляясь вновь. Надеясь перехватить его наедине, Антон выскакивал несколько раз вслед за ним на улицу, но Хэмпсон исчезал неведомо куда. Сразу же после рассказа Чэдуика о «скандале» Антон снова вышел, решив дождаться у подъезда возвращения Хэмпсона, вышедшего из отеля. Минут через десять из темного провала улицы показалась машина и остановилась перед отелем. Хэмпсон выскочил из машины и торопливо направился к двери. Антон сделал шаг ему навстречу. Молодой англичанин остановился, молча ожидая вопроса или обращения.

— Я уже слышал кое-что, — начал Антон, — но главное…

— Главного я тоже не знаю, — перебил его Хэмпсон, торопясь. — Пока не знаю.

— Тогда я подожду вас тут, — сказал Антон, стукнув носком ботинка в плиту тротуара.

— Зачем?

— Надеюсь, что вы обрадуете меня сообщением о повороте событий в лучшую сторону.

— Боюсь, что ваши надежды не оправдаются.

— Вы откажетесь говорить со мной?

— Нет, не в этом дело, — смущенно пробормотал Хэмпсон. — Просто я не смогу сообщить вам ничего, что могло бы обрадовать.

— Непонятно, совсем непонятно, — сказал Антон, чувствуя в тоне молодого англичанина не только неуверенность, но и вину. — Только заговорщики скрывают свои планы, боясь разоблачения и противодействия. Миротворцы же — а ваш премьер приехал сюда как миротворец, не так ли? — спешат обнародовать свои соглашения, чтобы получить широкую поддержку.