Даниил Краминов - Сумерки в полдень

У стола появился высокий, плечистый мужчина. Опустив руки по швам и немного наклонив голову, он показал глазами на свободный стул рядом с Антоном и, скорее командуя, чем спрашивая, сказал:

— Разрешите?

— Садитесь, — сухо произнес Антон и даже подвинулся немного на своем стуле, чтобы быть подальше от плечистого, крепкого сложения пассажира. Тот буркнул: «Благодарю!», не замечая сухости, сел и сказал проходившему мимо официанту, чтобы ему открыли бутылку пива. Пока официант наливал пиво в бокал, поставленный им перед пассажиром, тот прочитал название: «Ле-нин-град-ское»… и поднял светлые, почти прозрачные глаза на официанта.

— Ведь это же мюнхенское пиво, — сказал он. — Почему его перестали называть мюнхенским и стали называть ленинградским?

— Не знаю, — коротко ответил официант и отошел.

— А вы не знаете, почему это пиво перестали называть мюнхенским? — обратился сосед к Антону.

— Понятия не имею! Я плохо разбираюсь в сортах пива.

Сосед повернулся к Антону всем своим крепким, квадратным корпусом и посмотрел в его лицо с той же холодной требовательностью.

— Но в политике-то вы, наверно, разбираетесь? Я не встречал русского, который не разбирался бы в политике.

— Вы думаете, что тут — политика?

— Конечно! — воскликнул сосед с явным осуждением в голосе. Он говорил по-русски слишком правильно, чтобы быть русским, и Антон почти сразу признал в нем немца. — Конечно, политика…

— Пиво и политика, — проговорил Антон с прежней сухостью. — Какая связь?

— У русских все имеет связь, — объявил сосед тоном знатока. — Когда они дружат с кем-либо, то показывают везде и во всем, что дружат, а уж если начали враждовать, то везде и во всем показывают, что враждуют.

Высокомерный тон немца вызвал у Антона желание отчитать его, но он вовремя вспомнил совет, который дали ему перед отъездом опытные люди: умей сдерживать себя, что бы тебе ни говорили, потому что для работника за рубежом главное — выдержка, выдержка и еще раз выдержка. Отвернувшись от неприятного соседа, он улыбнулся Хэмпсону.

— Вы были в Берлине во время майского кризиса? — спросил Антон, не желая продолжать спор с немцем.

— Да, был, — с готовностью подтвердил англичанин.

— Что там тогда произошло?

На лбу Хэмпсона появилась глубокая поперечная морщина: он то ли вспоминал, то ли подбирал нужные русские слова.

— О, это было настоящая война, — проговорил он наконец, но тут же поправился: — Нет, как перед началам настоящей война. Германски дивизии… восемь, десять, двенадцать… двигались через Саксонию к чехословацки граница, и в Берлин ждали, что эти войска пересекут граница двадцатого мая и оккупируют Чехословакия. Но Прага приказал сделать свои войска вдоль граница мобильный, и по всей стране началась генеральная мобилизация. И германски дивизии были остановлены приказом из Берлин стоять на месте и не двигаться к чехословацки граница.

— В Берлине испугались Чехословакии?

Сосед с квадратными плечами, услышав вопрос Антона, фыркнул в бокал, который держал у своих губ, и опустил его на стол так резко, что расплескал пиво.

— Испугались, — проворчал он презрительно и чертыхнулся, стряхивая пиво с толстых пальцев. Он взял солонку, посыпал мокрое пятно солью, вытер пальцы салфеткой — порядок прежде всего! — и повторил: — Испугались…

— Да, конечно, они были напуганы, — подтвердил англичанин.

— Ну, уж чехов-то мы никогда не боялись, — сказал немец с откровенным презрением. — Кого-кого, только не чехов…

— Кого же тогда испугались в Берлине? — спросил Антон, поворачиваясь к нему: теперь уже было ясно, что перед ним скорее всего не просто немец, а фашист. Антон даже почувствовал холодок под сердцем: он впервые видел живого фашиста, сидел с ним за одним столом!

— На Германию ополчилась почти вся Европа, — проговорил тот. — Ее готовы были растерзать на части.

— Кто же это готов был растерзать Германию на части?

— Как кто? — воскликнул сосед. — Франция приготовилась нанести нам удар в спину, как только наши войска двинутся на Чехословакию. Русские подтянули свои войска к западной границе, а их самолеты уже появились или должны были с часу на час появиться на чехословацких аэродромах. И Англия предъявила ультиматум…

— О нет! — быстро возразил Хэмпсон и даже поднял руку, чтобы остановить немца. — О нет, мы не давали никакой ультиматум. Я это знаю… я это знаю точно…

— В наших газетах…

— Я знаю, что было в ваш газеты, — перебил немца Хэмпсон, — ваш газеты публиковали неправда. Сэр Невиль ездил к мистер Риббентроп два раза в один день и говорил с ним очень вежливо, потому что сэр Невиль очень вежливый и бриллиантный дипломат, он знает, как себя вести. Он только сказал Риббентроп, что если Франция будет воевать за Чехословакия, то Британия будет воевать за Франция. Сэр Невиль говорил очень вежливо, очень… Это Риббентроп кричал на него, топал ногами и кричал, что Германия не боится война, что Германия готова воевать, как в тысяча девятьсот четырнадцатый год… Он так кричал, что сэр Невиль ушел с больной голова и сердце — он давно больной, сэр Невиль, — и он приехал в посольство совсем с низкой дух и сказал: «Этот торговец зектом — так немцы зовут свой плохой шампански — совсем не имеет манер и ведет себя и кричит не как джентльмен». И он послал в Лондон телеграмм, что не хочет встречать больше этот Риббентроп.