Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Не может же Катя вечно быть с вами, — также шепотом произнес Антон. — У нее своя жизнь, у нас с ней…

— Не будет у нее общей жизни с вами! Пока я жив — не позволю…

— Ну, это от вас не зависит. Катя взрослая, и она сама решит…

— Решит, но не в вашу пользу.

— Посмотрим! — угрожающе проговорил Антон и, повысив голос, позвал: — Катя!

Катя вбежала в кабинет оживленная, даже радостная. Увидев отца и Антона, стоявших друг против друга в боевых позах петухов, готовых броситься друг на друга, она недоуменно остановилась.

— Катя! Этот человек, Катя, — начал с трагическими нотками в голосе Георгий Матвеевич, — этот человек решил бросить университет, бросить меня…

— Ничего я не решал!

— Решил бросить университет и меня, — продолжал профессор, не позволив Антону прервать его, — и хочет, чтобы ты тоже бросила свои занятия и меня и поехала с ним за границу. Я уж не знаю, в какой роли — домработницы или домохозяйки, разница, в сущности, невелика. Ты же не сделаешь такой глупости, Катя?

Девушка удивленно смотрела то на отца, то на Антона. Сначала ей показалось, что ее просто «разыгрывают». Но в глазах Антона было столько растерянности, почти отчаяния, а на хмуром лице отца злой брезгливости, что она испугалась.

— Ты же не сделаешь такой глупости, Катя? — повторил профессор.

— Я ничего не понимаю! — воскликнула Катя. — Совсем ничего!

— Видишь ли, Катя, я хотел сначала с тобой…

— Он хотел! Он хотел! — снова перебил Антона Дубравин, шагнул к дочери, взял ее за руку и, кивнув на Антона, сказал: — Его посылают за границу, и он хочет прихватить тебя с собой.

Катя отступила в сторону, чтобы посмотреть Антону в лицо, но и Дубравин шагнул в ту же сторону, и Катя вместо Антона снова увидела страдающие глаза отца.

— Ты не можешь покинуть меня, Катя, — тихо и просительно сказал он. — Ты же не бросишь своего отца из-за этого недоучки? Не бросишь?

— Катя! — позвал Антон, тоже стараясь из-за широкой спины профессора увидеть Катю. — Я хочу, чтобы ты поехала со мной, Катя.

— Не езди! Не порти жизнь ни себе, ни мне!

— Катя! Ты должна решиться! Ты должна решить, с кем ты. Со мной или с Георгием Матвеевичем? Со мной или с ним? Выбирай, Катя! И сейчас же выбирай.

Вместо ответа Антон услышал ее рыдания. Закрыв ладонями лицо, Катя выбежала из кабинета и бросилась в свою комнату, хлопнув дверью. Профессор схватил Антона за руку выше локтя и молча потащил в прихожую, к выходной двери. Распахнув ее, он легонько толкнул Антона и, когда тот был на лестнице, выкрикнул то обидное, унизительное слово — «Вон!», которое с тех пор постоянно звучало в ушах Антона. Вот и сейчас колеса вагона назойливо выстукивали: «Вон-вон-вон!», «Вон-вон-вон!», «Вон-вон-вон!» Вслушиваясь в их обидный перестук, Антон криво усмехнулся:

— Как все глупо получилось! Как глупо!..

И колеса тут же подхватили: «Глу-по, глу-по, глу-по!»

Резкий стук в дверь оборвал горькие воспоминания Антона. Просунув голову в купе, официант объявил, что ресторан открыт, и пригласил поужинать. Антону не хотелось есть, но сидеть одному в купе означало бы вновь и вновь переживать недавние огорчения. На платформе в Москве он видел, как в поезд садились военные, и, надеясь встретить кого-нибудь из тех, кто знает Петра, Антон пошел в ресторан. Два дня назад он послал брату телеграмму, извещая о времени прибытия поезда на станцию, находящуюся неподалеку от расположения его воинской части. Стоянка — всего пятнадцать минут. Разве успеешь наговориться с братом, которого давно не видел! Товарищи Петра — встреться Антон с ними — избавили бы от лишних расспросов.

Через пляшущую, грохочущую и звякающую «гармошку» межвагонного перехода Антон прошел в соседний вагон и, опираясь ладонями о стенки, направился по узкому коридору. Где-то тут была Елена, племянница Юлии, та самая, которая, по словам Кати, так ловко заставила жениться на себе дипломата, приехавшего из Лондона.

«Она — там», — подумал Антон, увидев у открытой двери в купе плотного, уже немолодого мужчину в белой шелковой косоворотке и молоденького военного, перетянутого в мальчишеской талии до того, что его гимнастерка, собранная сзади, топорщилась из-под широкого ремня, как куриный хвост. Чтобы пройти по коридору, Антон попросил их посторониться. Извинившись, они отступили от двери, и Антон увидел Елену. Подобрав под себя ноги, она сидела на диване. Свет настольной лампы ярко освещал лишь ее колени, которые не мог прикрыть короткий халатик, да тонкую руку, лежавшую на бедре; лицо скрывала тень абажура, выделялись накрашенные, казавшиеся черными губы и яркие глаза.