Даниил Краминов - Сумерки в полдень

Постепенно распаляясь и все чаще наклоняясь к Елене, Курнацкий со смехом рассказал, как «взял в оборот» своего давнего знакомого национал-лейбориста — лорда Де ла Варра, «заставил его» повести московского гостя к лорду Галифаксу, хотя тот и не хотел встречаться со «старым большевистским эмиссаром». Ему, Курнацкому, пришлось «потрясти за душу эту старую развалину», чтобы «вырвать обещание» уговорить премьер-министра обнародовать заявление о совместных действиях Франции, Англии и Советского Союза в случае нападения Германии на Чехословакию.

— Я послал телеграмму в Женеву и Москву и посоветовал сделать шаг, который свяжет Лондон и Париж крепче, чем связывает смирительная рубашка сумасшедшего, — со скромной, но ощутимой хвастливостью закончил Курнацкий, бросив победный взгляд на хозяйку.

Ватуев согласно наклонил голову, а Грач одобрительно улыбнулся. Антона покоробило сравнение: он вспомнил, что еще в Москве Игорь говорил о «смирительной рубашке», хотя тогда ее будто бы уже «надели на Гитлера — осталось затянуть да завязать рукава за его спиной». Теперь Курнацкий намеревался проделать это с Англией и Францией, к чему они, насколько знал Антон, вовсе не были расположены.

— В Лондоне говорят, — робко заметил он, — что нынешнее английское правительство скорее решится действовать с Гитлером против нас, чем с нами против Гитлера.

Грач резко повернулся к Антону.

— Кто говорит?

— Наши друзья.

— Какие друзья?

— Разные, — ответил Антон, не решаясь назвать Макхэя, Хартера или Фила Беста, а имя Лугова-Аргуса он не осмелился упомянуть.

Курнацкий, глядя на Антона, прищурил свои угнетающе холодные глаза.

— Я уже говорил вам однажды, ма-ла-дой человек, — пренебрежительно произнес он, — что надо уметь отличать информацию от дезинформации.

— Я сказал только то, о чем говорят в Лондоне, — смелее возразил Антон, задетый пренебрежительным тоном. — Щавелев советовал никогда не утаивать ничего…

— Щавелев! — раздраженно перебил его Курнацкий, не выносивший человека, который в Москве мешал ему подбирать и посылать за границу «подходящих людей», а за границей осложнял работу своими советами. — Что смыслит ваш Щавелев в международных делах?

Его глаза сердито сверкнули, но тут же погасли, и Курнацкий, усмехаясь, уже другим тоном сказал Грачу:

— Некоторые наши уважаемые товарищи, вместо того чтобы дать молодым работникам должную подготовку, просто бросают их в мутные воды политики и смотрят: поплывет или потонет? Некоторые плывут, а многие долго и беспомощно барахтаются, пока тот же Щавелев, попусту прождав два-три года, решает наконец: пора отозвать человека в Москву, Талейран из Хаврошкина не получился.

Ватуев захохотал, запрокинув голову на спинку кресла. Грач тоже рассмеялся, Антон, опустив глаза, покраснел, понимая, что камни летят в его огород, но возразить Курнацкому не осмелился.

— И таким старичкам, как я, приходится везти весь огромный воз нашей дипломатии, — горестно продолжал Курнацкий, — да надеяться на то, что нас сменят в свое время молодые и способные работники.

Он посмотрел сначала на Ватуева, потом на Грача и, наконец, перевел глаза на хозяйку. Елена притронулась пальцами к его веснушчатому, покрытому рыжими волосками кулаку.

— Вы вовсе не старичок, Лев Ионович, вы необыкновенный человек.

Курнацкий накрыл ее тонкую руку своей крупной пятерней.

— А вы необыкновенная хозяйка, Елена Алекс… Можно звать вас просто Леной?

— Пожалуйста, пожалуйста! — обрадованно благословила Елена. — Я рада быть хозяйкой, но не домохозяйкой. Точнее, не только домохозяйкой…

— А какой изверг хочет сделать такую красивую, обаятельную и образованную женщину только домохозяйкой? — с шутливым негодованием вскричал Курнацкий и показал глазами на Грача. — Он?

— Виталий Савельевич ни при чем, — поспешила Елена оправдать мужа. — Атмосфера тут такая.

— Атмосферу надо менять. Менять! — воскликнул Курнацкий с хмельным энтузиазмом. — Женщинам, которые… которым… словом, таким, как вы, надо открыть дорогу. Широко открыть! Грешно держать их на кухне или в гостиной. Грешно!..

— Вот и Антонина Михайловна — пока единственная женщина-дипломат — говорила мне в Женеве, что нельзя женщине ограничить свою жизнь семьей, — торопливо вспомнила Елена. — Надо делать что-то, использовать знания, язык, чтобы приносить пользу.

Ссылка на Антонину Михайловну заставила Курнацкого помрачнеть.