Даниил Краминов - Сумерки в полдень

Советник, перестав писать, поднял голову.

— Кого домой отправить?

— Да детей же! — воскликнул Сомов.

Советник подумал, вероятно, не о детях — его взрослые и уже семейные дети жили и работали на Родине, — поэтому все еще не понимал, о чем говорят.

— Каких детей?

— Всех наших детей, — нетерпеливо сказал Сомов, — которых предлагают эвакуировать на север.

— А-а-а… — протянул Андрей Петрович, и в глазах его появилась та же тревога. — Детей…

— Дома, — заговорил Сомов, наклоняясь вперед, — есть кому за ними присмотреть, кому позаботиться. А тут, можно сказать, на произвол судьбы бросаем.

— Ну, это не совсем так, — возразил Андрей Петрович сдержанно. — Английские власти обещают предоставить нам один или два отеля на берегу Ирландского моря, дали слово обеспечить детей всем необходимым и разрешают сопровождать их нашим женщинам.

— Но наши женщины, как и дети, не говорят по-английски, — заметил Звонченков.

— Мне сказали, что жена Виталия Савельевича хорошо владеет языком, — вставил Ракитинский, повернувшись к Грачу.

Тот молча смотрел в окно.

— Лучше бы детей домой отправить, — поддержал Сомова Гришаев. — Детей да и матерей тоже. Дома, говорят, и стены помогают.

Андрей Петрович поморщился.

— Ну, затеяли разговор, — произнес он осуждающе. — Мы не можем этого сделать без разрешения Москвы, а она, безусловно, не разрешит: это красноречивее всяких слов доказало бы, что мы сами признали неизбежность войны.

— Но американский посол уже распорядился, чтобы дети и женщины немедленно покинули Лондон, — торопливо напомнил Звонченков. — И вчера специальный поезд доставил часть американской колонии в Портсмут, где американцы сели на пароход.

— Кеннеди нам не пример, — возразил Андрей Петрович. — Он давно добивается сближения Англии с Германией и старается одних англичан соблазнить выгодами такого сближения, других запугать силой рейха, поэтому охотно подхватывает все, что усиливает страх.

— Конечно, если отправим детей домой, это покажет, что мы считаем войну неизбежной и притом скорой, но англичане и сами знают об этом, — ворчливо проговорил Сомов. — Мы тут Америки никому не откроем.

— Америки-то не откроем, — досадливо повторил Андрей Петрович, — но покажем, что и у нас слабые нервы, что и мы тоже поддались шантажу, испугались.

— Почему «тоже»? — спросил Дровосеков с тем же бесстрастным выражением на лице. Одетый в серый твидовый костюм, с таким же серым галстуком, охватившим крахмальный стоячий воротничок, «банкир» действительно выглядел в кабинете «редкой особью». Хотя все сотрудники полпредства одевались на английский образец, в их «обличье», как сказал Антону Краюхин, все равно было что-то отличное от англичан: прически, жесты, манеры. Дровосеков «обангличанился» полностью и даже говорил с английской медлительностью и бесстрастием. — Почему тоже? — повторил он.

— Потому что в Лондоне ныне стало модным пугаться и распространять страхи, — ответил советник, повернув скуластое лицо к Дровосекову. — Сторонники Гитлера лезут из кожи вон, чтобы запугать англичан и заставить их согласиться на уступки Германии во всем, чего она хочет сейчас и чего захочет в будущем.

— Лорды-близнецы Кэмзли и Ротермир расписывают в своих газетах разрушения испанских городов немецкой авиацией такими красками и с такой старательностью, что у читателей волосы встают дыбом, — бросил со своего места у двери Гришаев. — И прямо намекают, что английским городам предстоит такая же участь, если дело дойдет до войны с Германией и Гитлер прикажет своей авиации бомбить их.

— Но для этого ей надо еще долететь до Англии, — сердито возразил советник. — Долететь и вернуться в Германию, и каждый военный может подтвердить, что при нынешнем радиусе действия бомбардировщиков германской авиации без баз в Бельгии, во Франций или хотя бы в Голландии придется туго.

Ковтун согласно наклонил голову, а Андрей Петрович повернулся к Ракитинскому.

— Начнем, что ли?

— Да, начнем, чего тянуть, — ответил Ракитинский. — День обещает быть хлопотным, и чем скорее закончим, тем лучше.

Советник пододвинул к себе толстую тетрадь в кожаном переплете, в которую записывал полученные из разных источников сведения. По записям он составлял потом телеграммы и доклады в Москву, а исписанные тетради складывал стопкой в сейфе: собирался писать не то историю, не то мемуары.

Ракитинский, глядя на тетрадь советника, неторопливо заговорил. Он рассказал о том, что после второго возвращения Чемберлена из Германии английский кабинет заседает с утра до вечера и, насколько известно, не принял пока никакого решения. Между сторонниками соглашения с Германией и противниками развернулись ожесточенные споры. Саймон и Хор, которые до сих пор столь ревностно поддерживали Чемберлена во всех его заигрываниях с Гитлером, считают, что, сказав «а», нужно сказать и «б», то есть двигаться дальше по избранному пути. Морской министр Дафф Купер предлагает оказать сопротивление и требует, чтобы правительство разрешило призвать на флот резервистов — матросов и офицеров. Галифакс колеблется: не хочет капитулировать перед наглостью Гитлера, но и боится решительных шагов. Словом, спор в правительстве продолжается, и позиция Англии остается все еще неясной.