Руслан Киреев - До свидания, Светополь! - Повести

Я прочитал эти письма — ещё не пожелтевшие от времени, но поистершиеся изрядно. И я понял, почему дала мне их моя давняя знакомая. Её не интересовало, конечно, что там напишу я и напишу ли вообще, но вот что прочитаю и увижу, какие возвышенные, какие умные слова посвящали ей когда‑то, — это было для неё важно.

В последнее время я много думаю о Жанне–хромоножке, и я убежден, что вовсе не физический недостаток сыграл роковую роль в её жизни. Тут другое. Или, точнее, все вместе. Козьи царства — в том числе. У Зинаиды, например, их и в помине не было, она сызмальства смотрела на мир трезво и прямо, без миражных дымок. Она говорила: «Мамаша печёнки принесла. Возьмёте?» — «Почём?» — осторожно спрашивала моя хозяйственная бабушка Вероника Потаповна. «Да сколько дадите. Не купила ведь — украла. А в бараке продашь — разговоров не оберёшься».

Вероника Потаповна ушам своим не верила. Да как у тринадцатилетнего ребёнка поворачивается язык говорить такое! Я хихикал. Это Зинка‑то ребёнок?

Я ошибался. И все мы ошибались, считая, что она, подобно Нике с нашего двора или Рае Шептуновой, изведала все, «Ну куда, куда лезешь?» — и сразу поостывал чрезмерный пыл в груди. Для будущего, стало быть, мужа берегла себя. Для Гришки… Но и когда он, хитрый лис, ушел к другой, оставив её с маленьким Егоркой, не очень-то позволяла распускать руки. На жарких словах, на клятвах и вздохах её не провести было. А вот жалеть жалела.

Были и такие, что жениться собирались, с ребёнком взять, но она: «Успеется! — говорила с ленцой. — Может, разонравлюсь ещё. — И из‑под тяжелых от краски ресниц поглядывала на соискателя. — Вон баб сколько».

Это, конечно, было предлогом. Иное останавливало. Один, например, пил; не как Славикин отец, у которого трезвого дня не случалось, — запоями. Полгода — человек, а потом — смотреть жутко. Зинаида лечила его. Устраивала в больницу, навещала его там, зорко следила, чтоб не сорвался. Его мать — возможно, будущая (а вдруг!) свекровь — души в ней не чаяла. Зиночка, Зиночка… Да как он любит тебя, да он человеком станет, как женится, а без тебя пропадёт, но Зинаида — добрая самоотверженная Зинаида — ни в какую. «Ну и прекрасно! Я что, гоню его? А что штампика в паспорте нет — подумаешь, важность! И без штампиков люди живут. Вон Валентина Потаповна», — приводила она в пример мою двоюродную бабушку, с которой — при колоссальной разнице в возрасте — была в приятельских отношениях. Та действительно прожила с мужем Дмитрием Филипповичем что‑то лет сорок, а расписаны не были.

У Валентины Потаповны, тёти Вали, как мы звали её, Зинаиду я встречал частенько. «Мне‑то что! Напьётся — проспится, черт с ним, но ведь у меня пацан растёт».

И Валентина Потаповна проникновенно кивала седенькой головой, соглашаясь.

Меня всегда восхищало бесстрашное умение Зинаиды называть вещи своими именами. Она говорила: «Ну, чего, чего стелешься? Бабы, что ли, давно не видел? Ничем не могу помочь, дружок: у меня свой такой», — хотя «свой» не был законным мужем.

Её это не смущало. На пересуды не обращала внимания, но постоять за себя могла. Мне довелось быть свидетелем её ссоры с соседкой по лестничной площадке, а заодно и балкону, надвое перегороженному решёткой. Не рискну приводить словечки, которые употребила моя героиня, но поверьте мне, что словечки эти были крепкие. «Хулиганка! — взвилась соседка. — Шлюха барачная!» (Сама она не из барака была и проклинала судьбу, подсунувшую ей таких соседей.)

Чем ответила на это Зинаида? А вот чем. Задрала юбку, поставила загоревшую крепкую ногу на перила и через мгновение была на той стороне балкона. «Ну‑ка повтори, кто я», — не повышая голоса, даже тише обычного. Противница безмолвствовала, округлив от ужаса глаза. Поделом ей! Я не собираюсь вникать в существо их разногласий, но что более несправедливого, более дикого навета измыслить трудно, готов дать голову на отсечение.

Ваня Дудашин, умница, понимает это. Когда в дом к ним приплёлся, едва держась на ногах, тот так и не вылечившийся бедолага и Зинаида невозмутимо представила его мужу: «Полюбуйся! Бывший любовничек мой», — огромный Ваня мирно осведомился: «Ну и чего делать с ним?» — «Ничего, — сказала Зинаида. — Чаю покрепче… А то не дойдёт ведь». Ваня послушно втянул его в кухню, на табуретку усадил, а жена тем временем ставила чайник.

Его вообще трудно прошибить чем‑либо, Ваню Дудашина. Закалка! Много лет работает механиком на швейной фабрике, а там одни женщины. Уж их‑то язычок, думаю я, не щадит единственного в цехе мужчину. Но Ване хоть бы хны: возится себе со своими машинками. Любую может разобрать на составные части, разложить их на полу, а потом с закрытыми глазами собрать все. На ощупь. Мне рассказывал об этом сам Пётр Иванович Свечкин, генеральный директор швейного объединения «Юг», слава которого давно перешагнула границы светопольской области. Свечкин Дудашина ценит…