Руслан Киреев: До свидания, Светополь!: Повести

В эту секунду он снова глядел на Дмитрия Филипповича, но вопрос услыхал, на неё перевёл глаз.

— Когда был?

— Ну… В восемнадцатом, девятнадцатом годах… В двадцатом. Когда Дремов шалил, — назвала она имя белогвардейского бандита, о котором я столько наслышался в детстве, что он казался мне «главнее» Колчака и Деникина. Я был ошарашен, когда выяснилось, что даже нашей историчке неизвестна эта фамилия. Ошарашен и обижен за героическую молодость моих бабушек — тем хотя бы героическую, что под боком у них промышлял такой головорез.

Визалов в Калинове тогда не жил, в соседнем большом городе служил, но и Дремова, строго говоря, нельзя считать бандитом калиновским, ибо зверствовал он по всей губернии.

Никита Иванович задрал рубаху.

— Вот… Дремов! — ткнул он кулаком в страшный шрам на боку.

Все с уважением посмотрели на шрам, а Визалов уже рассказывал, как взяли неуловимого Дремова в Тарупинском лесу. Куляйтис руководил операцией.

— Куляйтис? — оживилась Валентина Потаповна, наконец‑то услышав хоть одну знакомую фамилию. И, хотя знаменитого Куляйтиса, который возглавлял тогда губернскую ЧК, в глаза не видела, обрадовалась, будто встретила после долгой разлуки дорогого человека.

— Куляйтис, — нехотя подтвердил Никита Иванович. — В шахматы мы с ним резались. Не играете в шахматы? — в упор спросил он вдруг Дмитрия Филипповича.

Как прореагировал на это мой старый дядя? А никак.

Даже глазом не моргнул. Внимательно смотрел в рот говорившему, а мысли его были бог весть где; скорей всего — у голубятни, возле которой провёл сегодня такое чудесное утро. Привык, что все разговоры в компании вела жена, и ему в голову не приходило, что кто‑то может обратиться непосредственно к нему.

Вероника Потаповна толкнула его локотком.

— Тебя спрашивают, — шепнула.

Требовательный и умный глаз ждал ответа, а Дмитрий Филиппович не мог сообразить, о чем это вдруг спрашивают его — не Валентину Потаповну, не Валю, у которой на все вопросы лежат готовенькие ответы, а его лично. И лишь когда Вероника Потаповна тем же тревожным шепотом повторила вопрос, отрицательно закачал головой, заулыбался, покаялся:

— Не играю.

И сразу же снова взяла разговор в свои маленькие, но крепкие руки Валентина Потаповна. То ли уже подметила она, что о себе, о ратном своём прошлом Никита Иванович говорит куда охотнее, чем о прошлом Калинова (сколько тогда было у него таких Калиновых!), то ли само собой вышло, но ни о Калинове, ни о Серёге Бабкине, ни тем паче о лысой Лере не было больше речи. Только о нем, Визалове. В своей тарелке почувствовал себя гвардии майор. Он говорил, а ему внимали, и что с того, что не традиционные пионеры сидели перед ним, а четыре старых человека, свалившиеся ему на голову из неведомого городы Светополя. Пусть слушают, коль интересно. А им было интересно, он видел это по синеньким глазам маленькой старушки, своего рода пионервожатой. Вот только лысый артист не давал покоя; нет–нет да покалывал Дмитрия Филипповича взглядом — прицеливался.

Слева на стене на плюшевом коврике сияли, развешенные ровными рядками, боевые награды хозяина. Первой их заметила Александра Сергеевна, которая слышала не лучше рассказчика, и оттого ей интересней было смотреть, чем слушать. А между тем Калинов мелькал в отрывистой речи Визалова все чаще. Но не Калинов двадцатых годов, который полвека назад оставили сестры, а Калинов Отечественной войны. Освобождал его Визалов… Дважды! Первый раз взяли, по сути дела, на «ура», и немцы, контратаковав, захватили снова. Второй же раз бои были крепкие. Ни одного дома не уцелело…

— Ни одного! — с болью подтвердила Валентина Потаповна. — Мы все обошли.

Но он не разобрал её слов, да и не слушал её, смотрел перед собой гневным глазом. И вдруг неугомонный глаз этот опять остановился на Дмитрии Филипповиче.

— Воевал?

На сей раз Дмитрий Филиппович не стал дожидаться, пока свояченица толкнёт его в бок. Закивал, зубы оскалил.

— Воевал…

Но глаз не уходил и не успокаивался.

— Где воевал?

Дмитрий Филиппович неподвижно улыбался. На жену глянул, но Валентина Потаповна была под впечатлением услышанного и на помощь ему не пришла. А ему было трудно. Как говорить о своём «воевании», когда рядом висит такой коврик! Дмитрий Филиппович тоже давно приметил его и исподволь разглядывал каждый орден и каждую медальку в отдельности.

— Много воевал, — сказал уклончиво.

Это не удовлетворило гвардии майора. Конкретности жаждал, где, когда, и Дмитрий Филиппович, стесняясь такого внимания к своей персоне, отвечал кратко и с дурашливой улыбочкой. Насколько проще было б, окажись хозяин голубятником! Вот здесь бы его язык развязался!