В Москве у них было три дня, чтобы всем собраться, пройти инструктаж, купить сувениры (водки разрешено брать не больше литра на человека, то есть по две бутылки, но не вздумайте покупать по ноль-семь — одну изымут, это не сувениры, конечно, хотя тоже для подарка годятся). Поселили — не ближний свет, в гостинице около Выставки, там министерство держит постоянно места для своих экскурсантов. Удобства соответствующие — комната на четверых, туалет в конце коридора, душ на первом этаже, почти как на Стромынке когда-то, но теперь это мало восхищает. А тут еще Прасковья Степановна Рыдченко, выдающаяся доярка, не то чтобы навязывается, но глядит на тебя преданными глазами и на каждую твою глупость, какую ни скажи, послушно кивает: «ну да, конечно», а сама, кажется, боится с кровати встать, у дежурной утюг попросить. Один день таким тандемом проехали — поспали, помылись, по окрестностям прошлись, второй — с утра министерство, обед в их столовой, потом по центру — Петровка, Столешников, улица Горького — пробежка, хватали все, мало-мальски похожее на сувениры. Ну а на третий — извините, пора расцепляться, как в метро говорят: «Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны!», последний день, надо кое-что для себя успеть, к тому же Прасковья Степановна с соседками по комнате освоилась, рассказывает им об ольских условиях. Однако дуры-тетки (и не старые еще) не кетой-горбушей, а японским ассортиментом в универмаге интересуются: «И это у вас есть? И даже это? Ну вы живете — нам бы так!» Прасковья Степановна и им с готовностью поддакивает, хотя, кажется, ее эти расспросы не очень удовлетворяют — ее тряпками не прельстишь, она ведь северный человек. Наставила бы Нина этих молодых приобретательниц на путь истинный, но сегодня некогда, а там, дальше, посмотрим — может, они и не такие хваталки, а просто говорить ни о чем другом сразу не умеют, понаблюдаем, вместе ведь двенадцать дней быть.
К Канторам надлежало звонить пораньше, потому что август, Анна Павловна и Татьяна (с семейством, вероятно, — почему-то Нина думала, что у нее две девочки) наверняка где-нибудь отдыхают, и надлежало захватить Льва Моисеевича, пока он, центростремительный Канталуп, куда-нибудь не уехал, а то и с ним не встретишься и про женскую половину ничего не узнаешь.
Но к телефону на Солянке долго никто не подходил. Потом старческий голос (даже не поймешь, мужчина или женщина) механически, как на магнитофон записанный, произнес:
— Слушаю, пожалуйста, говорите громко, я плохо слышу.
— Попросите, пожалуйста, Льва Моисеевича. Или Татьяну Львовну, если она дома.
— А кто его спрашивает?
Нина назвалась.
— Не кладите, пожалуйста, трубку, я пойду узнаю.
Нина представила, как этот благовоспитанный старичок (или все-таки старушка?) проползет по блестящей анфиладе и заскребется в дверь спальни сиятельного Канталупа (Тани, судя по ответу, нет). А Канталуп еще, может, не проснулся и не захочет с ней разговаривать. «А, — скажет, — была такая неблагодарная воровка. Что-то такое у меня украла — я уже не помню что. Гоните ее!» И вежливенькая белая мышка скажет, что Лев Моисеевич уже уехал.
«Ничего, — подумала Нина, — я тогда вечером прямо к ним домой поеду. Должна же я узнать, как они живут. А больше мне ничего не надо».
В вестибюле гостиницы, откуда Нина звонила, уборщицы перекликались как в лесу, звенели ведра, хлопала входная дверь. В таком гомоне можно было не расслышать, что тебе скажет тихий старичок.
— Слушаю, — наконец ответил какой-то мужской голос.
— Я просила Льва Моисеевича.
— Я вас слушаю. Кто говорит?
— Это я, — сказала Нина, — Дергачева. А вы меня тоже не узнали?
— А, — сказал Канталуп все еще не своим голосом, — а я думал, что кто-нибудь шутит.
— Почему?
— Не знаю. Позвонит кто-нибудь, скажет: «Запасайтесь водой. Воды пять дней не будет». Мы нальем куда только можно, а потом оказывается, что не нужно было.
— Ну, вы тоже, наверное, шутите, — сказала Нина, все еще не веря, что говорит с настоящим Канталупом, — до того не похож, жалок был голос ее собеседника.
— Нет, — сказал Канталуп, — не над кем. А то еще, знаете, позвонили с утра и сказали: «Никуда не выходите из дома…»
— Это мальчишки, наверное.
— Да нет, вполне взрослый голос.
— А Таня как?
— Таня? Вы про дочь мою спрашиваете? — «Господи, ну про кого же еще?» — Она ушла.
— Уже на работу ушла?
— Да, совсем.
— А когда она вернется?
— Вы это у Бориса спросите.
Читать дальше