Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Эти деньги мало порадовали Веру Васильевну (надо же, как сон въелся!), и шампанское ее не утешало. К тому же она выпила не один фужер, как собиралась, а три — Виктор Степанович после селедки задремал за столом, и ей пришлось допивать бутылку, чтобы добро не пропадало.

К концу обеда она почувствовала, что начинает болеть печень. У нее еще хватило времени, чтобы убрать со стола, сунуть подушку под голову мужу, расположившемуся на кушетке, и налить грелку. А потом ей стало совсем плохо, и, когда часа в четыре пришла Тоня, та самая, которая продала ей ленинградские сапоги за французские, Вера Васильевна еле дошла до двери, чтобы ей открыть.

Тоня попробовала было утащить ее к себе — небольшая, но приятная компания, пирог с мясом и выставка подарков, которые ей, Тоне, преподнесли в честь этого дня неизвестные поклонники, но Вера Васильевна только рукой махнула — какие уж там гости, если болит так, что хоть «скорую» вызывай. А к девяти на работу идти.

— Сама небось подарки купила? — спросила Вера Васильевна, вспомнив, что два дня назад Тоня просила у нее сто рублей, но Вера Васильевна снять деньги с книжки категорически отказалась.

— Очень надо! — сказала Тоня весело, словно и забыла про ту обиду. — У меня кавалеры есть.

— Там у тебя в ящике, между прочим, что-то лежит, — сказала она уже с порога.

Открытку Вера Васильевна достала вечером, когда шла на работу. Подписана она была странно: «Неизвестный Вам Антон».

Я уже говорил, что на вечерний Магадан лучше смотреть откуда-нибудь сверху. Тогда эта небольшая галактика производит довольно яркое впечатление. А когда идешь по темным улицам, то почему-то думаешь, что фонарей маловато, магазины попадаются редко и витрины светят еле-еле. И скользко.

А тут еще ветер. Стоило Вере Васильевне подняться к кладбищу, как он задул ей навстречу со своей нормальной силой (десять-двенадцать метров в секунду), а это, когда минус двадцать или пусть даже пятнадцать, совсем несладко. И хотя одета Вера Васильевна тепло — платок, полушубок и валенки вместо неизвестно кем изготовленных сапожек ( валенки производства Магаданского промкомбината, в 1973 году в области было изготовлено 145 тысяч пар), — холодно и одиноко ей идти пустынной улицей вдоль кладбища. Да и печень побаливает. И плевать она хотела на сочувствие Виктора Степановича, который к ее уходу изволил проснуться и даже пообещал вымыть посуду.

Господи, все бы она отдала и своего ненаглядного супруга в придачу! Вот только кому и за что? Кому может понадобиться это барахло: полушубок и валенки, ночное дежурство, больная печень, тридцать восемь лет, ветер, секущий лицо не то подмерзшим снегом, не то каким-то мусором, десять тысяч на сберкнижке, тоска, головная боль к утру? Впрочем, десять тысяч — это деньги, их заработать нужно, пробросаешься.

Но если трезво подумать, то что у нее, Веры Васильевны, есть? Эти деньги (да и то не совсем ее, потому что зарабатывает-то в основном Виктор Степанович, а ее вахтерской зарплаты даже на прожитье не хватает, неизвестно куда уходит), несколько чемоданов вещей, многие из которых уже лет десять как вышли из моды, двухкомнатная квартира без ванной и собачка Белочка. Разве это много для живого человека?

А ведь больше ничего уже не будет, ничего. Ну, денег, наверное, прибавится. Можно будет купить на материке дом, мотоцикл Виктору Степановичу или даже машину. Только зачем все это? Зачем дом, огород, машина, если все вокруг будут чужие? С кем разговаривать? К кому ездить? Даже самые лучшие родственники чужими становятся, если их несколько лет не видишь.

Вот и получается, что совсем она одна на белом свете — со своими сбережениями за пазухой. (На 1 января 1974 года в сберкассах области было 258 832 вклада на сумму 294 150 тысяч рублей, средний размер вклада составлял 1136 рублей — в целом по стране 729 рублей, а на каждого жителя области приходился вклад размером 716 рублей. По неофициальный данным, так как тайна вкладов охраняется государством, некоторые жители области обладали вкладами в 100 и более тысяч рублей — новыми.) И никаких радостей впереди. Разве что Белочка щенков принесет. Только очень она для этого нервная.

Ах ты, холодно-то как! На углу Парковой просто с ног сбивает. И прохожих никого, даже в честь праздника. В большинстве квартир свет, кое-где руки мотаются — пляски. Идешь мимо дома и как будто сквозь стены видишь: ряд окон с небольшими отверстиями под подоконниками (в нишах холодильники, северный вариант) — кухни, в следующем ряду окна побольше — большие комнаты (там руки и мотаются), дальше опять ряд окон в две створки — спальни двухкомнатных квартир (тут редко где свет горит) или кухни. Все одинаково. И даже мебель расставлена одинаково. Потому что ее (тоже одинаковую) иначе трудно поставить.