Василий Казанский - Из моих летописей

Из последнего пулевого патрона выстрела так и не получилось, и Сенин — делать нечего! — поворотил к деревне. Нужно было взять еще пуль, а еще важнее — попросить у Александра ружье (в сущности, свое); оно у брата годами висело на стенке без дела.

Побежал бы во весь дух, а снег на солнце начал подлипать, и чем дальше, тем хуже. Подходя к деревне, Василий едва тащил лыжи: под каждой снега нарастало чуть не по пуду.

Лишь к обеду приплелся он в Заозерье и, не заглянув домой, — скорее к брату:

— Сашка, дай ружья на час.

Александр хлебал щи. Он положил ложку на стол и уставился на брата:

— Да что у тебя, Васька, стряслось?

Пришлось рассказать ему все, обещать мяса:

— Хорошую долю дам!

Александр, подумав, рассудил:

— Раненый медведь — страшное дело. Нужно вдвоем идти. Так и быть, выручу. (Трус Сашка ни за что не пошел бы, да смекнул, что сейчас безопасно, коли наст не держит зверя.)

Василий тут же побежал бы в лес, но снег развезло — на лыжах шагу не ступишь.

— Ничего! — успокаивал его Александр. — Никуда наш медведь не денется. Утром по морозцу доберем!

Василий заготовил пулевые патроны и себе, и брату. Ведь Сашка и патрона-то путно снарядить не умел. Пока возился с этим да покуда сена на колхозный двор навозил — глядишь, и вечер. Лег спать на печку.

Долго не мог заснуть, раздраженно думая о жене: «Еще и зудит: зачем ружье Сашке отдал. Чем зло поминать, лучше бы не мешала другое купить. А то лишь скулит: много денег пропиваешь, ребятам на сапоги, на рубахи нету. Не поймет, зуда, что с настоящим ружьем и рубахи скорее будут…»

Плохо ему спалось: ведь с вечера небо накрыло тучами, застынет ли к утру? В два часа ночи вышел на крыльцо глядеть погоду и вздохнул с облегчением. Вызвездило, и лужа на дороге подернулась льдом. Будет ход на лыжах!

К рассвету братья уже пришли на Курлинский Мох. Проверили след, обложили островину: выхода нет. Осторожно полезли в чащу мелкого ельника, засевшего под редкими старыми елями… Медленно стали продвигаться, вглядываясь в буреломины и валежины, не таится ли зверь. Василий шагал впереди, держа наготове свою расподлую централку. У Александра ружье тоже было в руках, но он не рвался вперед: милее отстать шагов на двадцать.

Василий задержался над умятой в снегу кровавой ямой. Здесь медведь лежал…

— Ты чего? — остановившись поодаль, шепотом спросил Александр.

— Да след вправо свернул, назад пошел.

Глянул Александр вправо и обмер: шагах в пятнадцати между двумя пышными елочками высунулась бурая медвежья голова, темно и резко выделяясь на снегу. Она не шевелилась…

Придя в себя, Александр заметил остекленевший мутный глаз… Понял: «Неживой». Прицелился и всадил пулю зверю в висок.

Подбежал Василий, даже засмеялся от радости.

А Сашка хвастал:

— Вот как надо! Зараз кончил! Не то, что ты!

Веселый Василий не стал спорить с нахалом. Чего говорить, когда медведь совсем застыл!

Пока наст не распустило, побежали охотники в деревню. А там, не мешкая, скорей на колхозную конюшню, запрягли серую кобылу (она смирней всех).

К Курлинскому Мху подъехали дорогой. Кобылу выпрягли и привязали к березе, а в сани впряглись сами: лошадь-то на лыжи не поставишь! На себе вывезли тушу к дороге…

В одиннадцать часов вся деревня сошлась дивиться на медведя, которого свалили у колхозного гумна. Свешали тушу: оказалось, двести два килограмма.

Пообедав, братья вернулись к гумну, где народ уже разошелся. Живой рукой скинули со зверя темно-бурую шубу, выпотрошили. Осмотрели раны: первая Васильева пуля прошла по ребрам навылет, а вторая, ударясь в бедро, срикошетила в живот и осколками изорвала кишки. Сашкина пуля в виске, разумеется, была ни к чему, но он твердил свое:

— Кабы не я, пришлось бы повозиться! Дал бы нам жизни этакий зверина!

— Да что ты пустое болтаешь, Сашка! Стрелял ты в закоченелого зверя. Дал бы жизни, дал бы жизни! Мертвый! Не треплись ты зря!

Но Александр стоял на своем…

Наконец Василий только плюнул: черт, мол, с тобой!

Стали рубить мясо. Перво-наперво развалили тушу пополам по хребту. Александр похвалил мясо:

— Гляди-ка, еще и сала маленько есть. Ну, Вася, теперь кинем жребий: кому правая половина достанется, тому и голова, а кому левая — тому и ливер.

Василий опешил:

— Ты на целую половину заришься?

— А как же? Мой выстрел главный.

Сашка увидел, как ходуном заходил топор в братовой руке…

— Ну и чем же кончился дележ? — спросил я Сенина, который поведал мне историю про медведя «в настах».