Яков Цветов - Синие берега

Она почувствовала усталость, словно пища не подкрепила ее, а забрала остаток сил. Тело стало тяжелым, неповоротливым, сон, как одурение, сваливал Марию, и она едва удерживала голову. Женщина стояла перед нею глаза жалостливые, руки скрещены на груди.

— Наголодувалась як. Аж очи захололи. Таке молодесеньке… сочувственно покачивала головой. — И скильки зараз блукае отаких…

Мария слабо улыбнулась, сама не зная чему. Она рассмотрела женщину. Густые, собранные в пучок, седеющие волосы. Лет сорок пять, под пятьдесят. Глаза тоже неуступчиво напоминали о ее возрасте: тонкие жилки, как сетка, лежали под ними.

— Скидай чоботы. Все скидай. — Женщина расстелила кровать, бросила в изголовье взбитые, словно сугробы белого снега, подушки, кивнула Марии: Лягай.

Все враз провалилось куда-то, и школа, и немцы, и лес, только облик Андрея, глухой какой-то голос его еще с минуту заполняли ее, в глазах поплыл туман, и она растворилась в нем.

Она, должно быть, вскрикнула, испугалась чего-то и раскрыла глаза. Приснилось дурное. Трудная жизнь одолевала ее, сны были не лучше. Сны повторяли действительность, путаные, они, как назло, выбирали самое худшее из того, что происходило, и когда она просыпалась, вся была в слезах и дрожала в ужасе. У нее и сейчас потерянно сжималось сердце.

— Чого, дивчина, злякалась? — голос с печи. — Спи, спи. Ничего не трапилось. Спи.

Мария перевела дыхание. Еще ночь, надо спать. Что еще покажет ей сон? И вдруг не захотелось, чтоб Андрея. Только что видела она его, он лежал у пулемета, и из сада ударили автоматы, и пули разбивали стекла окон, громко врезались в стены, оттого, вспомнила, и проснулась. А если сои покажет то, что произойдет дальше?.. Мысли слабели, терялись, она снова уходила в сон.

Проснулась в полдень.

Женщина хлопотала у печи. Услышала, Мария повернулась под одеялом.

— На тебе, дивчина, и сорочки нема. Ой же ж, биднесеньке!..

Мария вспомнила, что совсем голая, что изорвала сорочку на бинты.

Женщина не ждала ответа, будто все поняла.

— И обидрана вся. Одягнешся ось. От дочки залишилось.

Мария увидела на табурете возле кровати выглаженную сорочку и ситцевое платье в мелких розовых и голубых цветочках. А на полу лежала ее блузка с разорванными рукавами, вся в черных, серых, бурых пятнах, и юбка, располосованная с боков, сзади, и тоже в бурых пятнах и с засохшими корочками крови.

— Почекай, — остановила Марию. Та собиралась одеваться. — Зараз налью ночвы. Помыешся. Коростой вся взялась.

Мария помылась в горячей воде, надела платье. Платье было широковато в поясе. Подошла к зеркалу на простенке и не узнала себя: худое с выдавшимися скулами лицо. Зеркало, помутневшее от времени, может быть, оттого такая. Первый раз после ухода из города увидела себя в зеркале.

В хату вошел пожилой мужчина в полинялой выстиранной гимнастерке, в низких кирзовых сапогах, правый рукав, пустой, заправлен за пояс, на носу очки в железной оправе. Обвисшие углы рта делали его костистое лицо жестким.

— Ось и хозяин, — проговорила женщина.

Мужчина сел к столу, левой рукой поправил очки на переносице. Молча рассматривал съежившуюся Марию.

— Выспалась? Думал, и не проснешься уже. Сутки спала.

— Спасибо. Выспалась.

— Откуда сама?

Мария помедлила с ответом. Вспомнила Романа Харитоновича: «Вы опрометчивы… Не знаете, куда вас несчастье занесло, и сразу — все начистоту». Но видно же, хорошие это люди, подумалось. Нет, пока не все она скажет, подождет.

— Из Белых ключей.

— А куда подалась?

— Не знаю, — покачала Мария головой, опустила глаза.

— Это как же?

— Правда, не знаю…

Мужчина уловил: девушка чего-то недоговаривает.

— Партизанка?

— Нет, нет. Что вы?

— Оборвалась, вся в крови, вроде с целой дивизией воевала. Добре. Не говори, раз так надо. Сам был военный. Руку вон похоронил.

— Вы воевали? — с чувством облегчения проронила Мария.

— Не воевал. Отступал.

— Все отступали.

— Ты кто? Связистка? Санитарка? В какой части была?

— Не знаю, в какой части, — созналась Мария.

— Чего-чего? — Мужчина насторожился.

— Не знаю, в какой части, — испугалась Мария, что вызовет подозрение этих добрых людей. — Все получилось как-то…

Уход из Киева… — вынужденно стала рассказывать. — Данила с Сашей… Какая-то рота на правом берегу. Переправа… Школа…

— Андрей там еще, в школе. Стреляет еще… — заплакала она.

— Д-да… — протянул мужчина. — Стреляет еще… — Помолчал. Хозяйка, ставь на стол.