Иван Петров - Второй эшелон. След войны

Холодная война готовилась, но еще не стучалась в дверь, мы о ней не знали и не обращали внимания на такое, может быть, случайное расхождение в тексте документов. К тому же — мы были счастливы, а счастливый внимательным не бывает.

День был выходной, первый за четыре года войны, и первый Праздник Победы. И погода удалась — сухой, солнечный, теплый день. Многотысячные колонны рабочих, работниц, многие с семьями, двигались в сторону старейшего завода, в парк. Все были радостны, одновременно смеялись и плакали, радовались наступившему миру, гордились нашими вооруженными силами, трудовыми подвигами народа, великой партией Ленина.

Быстров смотрел, запоминал и был радостен и горд: ему удалось увидеть то, что не всем дано, — радость победившего народа.

Февраль сорок шестого. Поезд местных линий, средняя полоса. Вагон переполнен сверх всяких норм, но, уплотняясь, все как-то устраивались. Было душно и холодно. Вагон не отапливался, и лишнее бы это — стекла в войну выбило, и в плохо заделанные фанерой оконные проемы тепло ушло бы так же легко, как уходил едкий запах изношенных полушубков, самосада и давно не мытых тел.

Света не было. Вначале свеча маленько подмигивала над дверью, как сигнальный огонь дальнего маяка, а потом потухла. Догорела ли или спер кто? Да и нужды в ней не было. Все равно никуда не пойдешь. Ни по какой нужде — там тоже сидели. И кулька своего с собой не возьмешь, а оставишь — и позаимствовать могли бы.

Разговоры дружеские и самые пассажирские того времени — о соли, где она есть и по какой цене, на что охотней обменивают, о поездах, которые опаздывают. О людях тоже — кто у кого с войны не вернулся, о сиротах и о тех также, которые нынче по вокзалам и вагонам балуют. Охотней всего именно о них:

— Как того обчистили, мастерового. Умеючи делают, знатно.

— А где это? Я ничего такого…

— Ходил тот мастеровой с войлочным рулоном под мышкой и место себе намечал. Правильно, видно, он сообразил, остановился у дверей багажной кассы и все стоял у самой стены. Когда кассу закрыли, он у тех дверей и улегся, подстелив под себя тот войлок. Устамши, видно, был и тут же захрапел. Тогда к нему другой с боку пристроился и давай того, сонного, помаленьку с войлока выпихивать. Когда тот вовсе на полу оказался, этот второй встал, завернул войлок в рулон и ушел с ним.

Вскорости мастеровой проснулся и такой вой поднял! Из-под меня, кричал он, кусок войлока уперли, новый вовсе, пар на десять обуток. Еще и милиционера позвал и тому толкует, что у него войлок стащили. Милиционер, должно, сонный был и не очень-то хорошо того мастерового понимал:

— Где тут войлок у вас был, гражданин?

— Я ж говорю — спал я на нем.

— Кто еще на этом войлоке спал?

— Один я. Больше никто.

— Выходили по какой нужде?

— Никуда не выходил. Все время на этом войлоке спал.

— Тогда, гражданин, покажите точно то место, где вы спали!

И тот показал. Вот, говорит, от того сучка, за тем мокрым окурком, и до того пятна на этой доске. Больше нигде.

Милиционер все хорошенько осмотрел, а потом сказал тому мастеровому:

— Нет, гражданин! Войлока у вас не стащили. На голом полу вы спали, гражданин. А войлок — это одна ваша чистая фантазия. А, может, какие общественные деньги пропили, гражданин? Очень даже просто…

— Вы милиционеру ничего не сказали?

— Как скажешь? Поднимись только, как твое место тут же другой позаимствует. И будешь потом на ногах до самого поезда. А разговаривать с милиционером лежа…

— Лежа неподобаег.

— И я говорю.

— А я мыслю, — вмешался голос со стороны, — если из-под кого войлок уперли, того он и стоит. У такого и бабу уведут.

— Бабу не уведут. Много их, после войны, и товар вроде бы как уцененный.

— Смотря какая баба. Иная и не совсем и молодая, видная только и нарядная, крышу над головой имеет, корову, огород и ремесло какое знает, по самогону в особенности, — к такой и молодые липнут, как мухи. А девки…

— Девки, почитай, без надобности. Двое их у меня и знаю ихную цену. Молодых парней или мужиков почти нету. Которые погибли, которые еще служат, а которые в города подались.

— В городах тоже люди нужны, рабочие. Молодые в особенности, чтоб без семьи…

— А я о чем говорю. Но в городах и своих девок хватает.

— Сторожами едут устраиваться, кладовщиками.

— А что от них, кособоких, без ноги и без руки? Ездовым поставишь, и то ему бабу дай, чтобы погружала на телегу и выгружала.