Должность новая, обязанности не определены, и даже начальник моего отделения, предельно занятый и очень толковый штабист, не знал, чем бы меня занять:
— Возьмите в своем шкафу подшивки и изучайте указания по вашей части за прошлые годы, а там посмотрим.
Сидел я потом и изучал эти директивы и ежеквартально посылаемые в Главное управление доклады, похожие друг на друга, как серые кошки ночью. Сидел и бумаги перелистывал, с утра лист за листом, с правой стороны на левую, а с обеда в обратном порядке. Так и по вечерам, за полночь. Постепенно начал понимать, что я вообще никому не нужен и за этим столом сижу только потому, что так положено.
Испугался я такого вывода и обратно на границу попросился. Но куда там! И слушать не хотят, чего, мол, человеку надо — и работа непыльная, спокойная, и квартира получше, чем на заставе. Но однажды мне крупно повезло. В какой-то праздник я был дежурным, и тогда ночью, позже обычной ночной работы, зашел начальник управления, в хорошем настроении, веселый, с запахами дамских духов и праздничного веселья. Доклада не принял.
— Кто же в такую праздничную ночь начальство тревожит?
И вдруг — неожиданное:
— На границу поедете. Будем одну новинку изучать, вам это дело и доверяем. Попробуем год-другой, а там видно будет…
Во второй половине 1935 года командно-начальствующему составу Красной Армии были присвоены персональные воинские звания взамен прежних должностных. Такие же воинские звания присваивались и командирскому составу пограничных войск, а также внутренних и конвойных войск, входивших в те годы в состав Народного комиссариата внутренних дел, но всем им — без права ношения армейской формы одежды и присвоенных знаков различия.
Вслед за этим пограничные войска были сняты из планов войскового прикрытия страны и, по сути дела, списаны в вооруженные сторожа. Такое немыслимое положение сохранялось более года и было ликвидировано только в 1937 году. Тогда же пограничные войска вновь были включены в план прикрытия страны, и уроки Великой Отечественной войны подтвердили правильность такого решения.
Летом 1941 года судьба еще раз свела меня с пограничниками. Группу пограничников под командованием старшины тогда использовали как разведчиков. Все задания выполнялись точно, с редким умением и в срок. Все донесения были верные, ошибка вкралась только в последнее устное сообщение умиравшего от раны старшины.
— Пусть подполковник лично проверит. В нашей среде есть предатели, и один из них выстрелил мне в спину…
Я успел проверить. В этом сообщении доблестный старшина допустил неточность, первую, наверное, и последнюю, конечно. Не предатели его убили, а переодетые в красноармейскую форму немцы, проникшие в наши боевые порядки.
Не знаю могилы этого славного старшины-пограничника. Название селения память сохранила — Горчица, вблизи Старой Руссы.
На пограничных заставах бываю, хотя мои годы уже не разгульные. Бывал бы и чаще, но понимаю — слишком много хлопот им причиняю, от дел отрываю при малой отдаче. Заставы посещают шефы, артисты, поэты, репортеры, группы молодежи, несут туда все лучшее, чем располагают, и уезжают радостные и удовлетворенные. В памяти пограничников такие посещения сохраняются долго, годы, а иногда — всю жизнь.
Хорошо и с благодарностью помню выступление Ансамбля песни и пляски Красной Армии много лет тому назад перед пограничниками. Руководил им А. В. Александров, но его имени ансамбль еще не носил. Особенно запомнилась инсценировка «Первая конная». Не забудешь выступления на пограничных заставах в теперь уже далекие довоенные годы трупп Белорусского театра оперы и балета, а как принимали пограничники выступление Ларисы Александровской!
Так не только в прошлом. Только год назад я с доброй завистью следил, как тепло и сердечно пограничники встречали наших карельских поэтов.
Неудача грозит только устремляющимся на пограничные заставы для дегустации героики и героизма. Да, слова, как и платье, изнашиваются, теряют от неумеренного употребления «товарный вид» и, главное, — смысловое, духовное содержание. В напряженной и деловой пограничной среде отношение к слову бережливое. Там еще в обращении такие все более вытесняемые из речевого оборота слова, как смелость, упорство, мужество, самоотверженность, и даже совсем просто говорят: «Трудно было, до чего же трудно!» Все это им знакомо, на себе испытано, и поэтому о героизме не говорят — оберегают великое слово от изношенности.
Читать дальше