Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

— Что касается Дарвина!.. — подняла свой толстенький пальчик и строго поглядела своими серьезными зелеными глазами на Алексея Петровича.

— Будьте добры, Тамарочка, подайте вон ту бутылку. Вот спасибо. Так я слушаю вас. Миропонимание, говорите, монархическое было у Николая Васильевича?

— У какого Николая Васильевича?

— Извините, вы ведь уже про Дарвина!..

Надула свои пухленькие губки:

— Я чувствую, что вы надо мной смеетесь…

Пришлось со всей страстью уверять, что ничуть не смеется, что ему интересно, он ведь ничего этого не знал, а теперь знает, действительно, без знания всех этих современных материй трудно общение друг с другом, поэтому она должна извинить руководителя-практика и так далее. Кажется, она поверила ему, потому что лицо ее опять сделалось очень серьезно, она выпрямилась за столом, приготовилась говорить о Дарвине. Но тут Дима опять выскочил со своим тостом, пришлось пить…

Сестра Урик и зять Афанасий тоже посматривают в его сторону, видят, как оживленно разговаривает он со своей полненькой зеленоглазой соседкой, и чему-то нескрываемо рады. Чему же они рады? Ах, они ведь его жалеют, одинокого, брошенного неверной женой!.. Они стараются все сделать для того, чтобы одиночество не так тяжело было ему, не переживал, не убивался зря, не мучился, вошел в нормальную колею. Вот и с Тамарой Васильевной познакомили, очень приятная девушка, лет двадцать пять, не больше, полненькая, умная, интересные разговоры ведет, приятно, И всем хорошо, все рады-счастливы, вот и выпьем за наше счастье, выпьем и закусим.

— А вам нравится здесь работать? Не тянет в город? Ведь при вашем уровне!..

— Нет, — живо ответила она. — Я работала и в городской школе. Должна сказать, что здесь интереснее, у детей проявляется большой интерес к знаниям, чем в городе.

— Любопытное и глубокое наблюдение, — похвалил Алексей Петрович.

— Да, да и не спорьте! А родилась я в Шумерлях.

— Можно сказать, горожанка, а предпочла жить и работать в деревне. Что-то в народническом духе.

— А хотя бы и так! — с вызовом отпарировала она.

— Молодец! Ну просто молодец! — похвалил он. — И вот мой племянник Демьян — тоже молодец.

За столом уже было шумно, говорили наперебой, не слушая друг друга, а когда запустили магнитофон, то сестра Урик и зять Афанасий поднялись из-за стола. Пора было и ему освобождать место. Но в голове уже играло вино, и он остался сидеть за столом. Сидел, слушал разговорчивую Тамару Васильевну, но совершенно не вникал в ее рассуждения, сам что-то говорил, пытался шутить, так что Тамара Васильевна заливалась веселым смехом. А когда стали расходиться, он пошел провожать ее и сказал такую пошлость, от которой покраснел, как свекла.

— Томочка, — сказал он, — вы подарили мне такой прекрасный вечер, что я век не забуду.

Хорошо, что было темно. А она все приняла за чистую монету.

— Да что вы, — сказала она смущенно. — Я тоже…

Он не стал допытываться, что она хотела сказать, шел молча. Над садом взошла большая багровая луна, и в том месте, где она всходила, стояло какое-то мрачное, дымное зарево.

— Как пожар, — оказала Тамара. — Я так боюсь пожаров!..

Он промолчал.

А жила она, оказывается, в том самом двухквартирном школьном доме, в котором во время войны жили эвакуированные из Москвы две семьи.

— Вот я живу здесь, — и она показала пальчиком на темные окна.

Пропало то застольное оживление, при котором можно было говорить о чем угодно, и все было бы уместно, даже самые рискованные игривые намеки. Алексею Петровичу с трудом давалось всякое слово, поскорее хотелось остаться одному, лечь на свою узкую железную койку в беседке, закрыть глаза, а стоит закрыть глаза, как тебя понесет неведомым, но сильным течением памяти в прошлое, где еще живой Игорь, да и Дина тоже, и вся жизнь так прекрасна!..

— Если хотите попить чайку… — сказала она сдавленным от волнения голосом.

Он подавил невольную улыбку, сунул руки в карман и сказал:

— Поздно, у вас завтра первые уроки, вам надо хорошенько выспаться. Первое сентября — это очень важный день, верно?

— Да, — тихо сказала она.

— Отдыхайте. — И он пожал ее пухлый локоток, повернулся и медленно пошел прочь.

Утром опять его разбудило радио.

— Хотите опозориться беготней по лавкам-магазинам? — гремел строгий голос, который показался ему знакомым. — Целыми ящиками покупаете макароны! А того не знаете, что эти продукты нельзя долго хранить, макарон покрывается плесенью, в нем заводятся всякие жуки. Вот к чему может привести жадность. Но пора бы знать, все ведь грамотные, газеты читаете, засуха засухой, а государство никого еще в беде не оставляло. Я только что вернулся из Москвы, был в одном подмосковном колхозе, и могу доложить, что там никто ящиками макароны не покупает. А у нас вот находятся некоторые, бросают работу и едут в Шумерлю или в Чебоксары!..