Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

Вот и поредел поток. Сетнер Осипович попытался было протиснуться внутрь, однако вахтер остановил его: без пропуска нельзя. Да как же нельзя? Да я к Виктору Ивановичу, а сам я такой-то! Но вахтер, оказывается, и знать не желает не только тебя, но и самого Виктора Ивановича: нужен пропуск с точным указанием фамилии, кабинета, времени, вплоть до минут. Совсем расстроился Сетнер Осипович, махнул рукой и побрел прочь.

Нет, порядок, конечно, нужен, без порядка и дисциплины никак нельзя, и всякого прохожего нельзя пускать в учреждение, но ведь председатель колхоза — это не всякий прохожий, тем более для «Россельхозтехники». А так хотелось поговорить с Виктором Ивановичем и об этой навозной пушке, и о так называемой специализации, из-за которой некоторые молодые районщики насели на колхозы: давай специализацию и концентрацию — и никаких разговоров! А что специализировать и концентрировать — это пускай волнует председателей колхозов да директоров совхозов, нет чтобы подумать: ведь не каждому колхозу специализация подходит.

Когда говоришь с Виктором Ивановичем на подобные темы, то, оказывается, он с тобой вполне согласен, все понимает, а спросишь его: если все вы это понимаете, то почему позволяете наоборот делать? — и он только улыбнется, похлопает по плечу. Так вот и бродил по Москве, стемнело уже, фонари кругом, свет, витрины пылают, машины летят со свистом, все прекрасно, дома кругом стоят громадные, окна светятся, миллионы людей живут, чай пьют, телевизор смотрят, одному только Сетнеру Осиповичу, председателю колхоза из Шигалей, некуда притулиться. И председателю-то не последнему какому-нибудь, а передовому, можно сказать, председателю, два миллиона чистого капиталу в банке лежит, а приткнуться некуда, отдохнуть, ноги протянуть, которые от усталости гудят… Подумалось с отчаяния: не поехать ли прямо на квартиру к Виктору Ивановичу? Тут и недалеко квартира-то, на Кутузовском проспекте, шестой этаж, вход со двора… да ведь недаром говорится: незваный гость хуже горькой редьки. С Виктором Ивановичем нахальничать нельзя, нельзя злоупотреблять расположением такого человека. Заявишься к нему ночью, а у него, может, гости, или семейное какое дело, или там еще что. Нет, не поеду, решил Сетнер Осипович и отправился в Быково, в аэропорт. На Чебоксары есть утренний рейс, так что как-нибудь ночку скоротаешь, а утром сел в самолет — и, считай, дома! Но рейс-то есть, да вот билета для Сетнера Осиповича не оказалось уже на этот рейс. Ну ладно, потерпел, ночь на исход пошла, он вспомнил про кассы, а там уже очередь. Делать нечего, кто последний, ага, хорошо, я за вами. Стоят, стоял, ноги уже онемели, хоть падай. Наконец дотянулся до окошечка. Оказалось, билеты только на третий рейс! Выбирать уж не приходится, давай на третий, чтобы пусто было и тому, и другому, и пятому, и десятому! Вот он, передовой опыт, как достается…

Переждать, говорит, потерпеть… И переждал бы, да некогда: зябь вспахана, озимые посеяны, да надо картошку копать, план выполнять по молоку и мясу. А если бы спросили Сетнера Осиповича, что и как концентрировать да специализировать, он бы ответил точно и твердо: поставьте все конторы и всех начальников в строгую зависимость от дела, а не от разговоров о деле. Если бы Сетнеру Осиповичу дали волю, то первое, что сделал бы Сетнер Осипович, уволил бы немедленно Яштакова, начальника сельхозуправления просто отдал бы под суд!..

А внизу-то что творилось!.. Вдоль по Суре — он сразу узнал реку! — горели леса, горели на чувашской стороне, горели в нескольких местах, и белый дым широко растекался над землей. И сразу же подумалось о Шигалинских лесах: как там они? Не горят ли?!

Нет, сердце у Сетнера Осиповича не могло терпеть, не могло ждать, не могло мириться. Он даже с какой-то злостью поглядел на соседа-читателя, которого ничего, кажется, не интересовало. Такая сила была в его взгляде, что этот читатель почувствовал, что на него смотрят, и поднял свои глаза.

— Что, уже снижаемся? — спросил он, чувствуя недоброжелательность и не понимая причины.

— Да, — буркнул Сетнер Осипович, — скоро приедем. — И отвернулся, стал смотреть вниз, на землю, лежащую в синем жарком мареве и белых дымах. А самолет, казалось, как нарочно висит на одном месте.

Дима устраивал праздник, застолье в честь начала нового учебного года, в честь своего «знатного дяди» Алексея Петровича, и отбояриться от этого неожиданного мероприятия опять не было никакой возможности. Опять надо было есть, пить, рассказывать, что-нибудь смешное, шутить, стараться самому быть веселым, ласковым родственником. Все это уже начинало утомлять Алексея Петровича. И когда он вспоминал свое намерение посидеть за работой, разобрать бумаги, которые он захватил с собой, то ему сделалось досадно и тоскливо. Он чувствовал, что за эти несколько праздных дней со спаньем вдоволь, с плотной сдой и прогулками он сделался вялым и ленивым. «Надо бы сегодня поработать», — говорил он себе утром, уже заранее зная, что ничего из этого намерения не получится. А тут вот еще Дима устраивает праздник!..