Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

— Да, видел я твои свинофермы…

— Вот, вот, они сидят у меня в печенках!

— Впрочем, стоят они весьма удобно — на склоне.

— Вот то-то и оно — склон-то к Цивилю! Запоганить речку нашу не хочется, вот что!

— Разумеется, — сказал Алексей Петрович. — Это само собой. Но на склоне можно удобно расположить отстойники, вот и все. Гляди сюда. — Он сломил прутик ветлы и стал чертить на дорожной пыли, объясняя — Вот склон, километра два, а то и больше, расстояние хорошее. Вот первая траншея, вторая, понял?

— В этом что-то есть, — согласился Сетнер Осипович.

— Но нужно, чтобы все это рассчитали специалисты.

— В этом что-то есть, — повторил он, словно бы и не слыша Алексея Петровича. — Что-то есть…

Единственное, что он хотел показать ему в своем колхозе немедленно, это закрома. Он и сам не был там уже с неделю, и вот сейчас шел туда с каким-то нетерпением, так что Алексей Петрович едва поспевал за ним, ходко и мягко шагавшим на своих коротких крепких ножках.

— Да, ученых людей много, институтов много всяких, проектных организаций тьма, а вот толкового проекта или хотя бы хорошей идеи, хорошей дельной мысли днем с огнем не найдешь! — говорил между тем Сетнер Осипович и коротким, энергичным взмахом кулака стукал по своей ладони, точно печати ставил.

— Ну и ну, — сказал с осуждением Алексей Петрович, — тебя послушать, так одни только председатели колхозов дело делают, а все другие баклуши бьют.

— Бьют не бьют, а решетом воду таскают, вот что! При этом и сами считают, и другим внушают, что эта ихняя работа полезна и просто необходима! За это под суд отдать мало!

— Под суд, — засмеялся Алексей Петрович, — Так, знаешь, многих под суд отдавать придется, никаких судов не хватит.

— Да как же не под суд, если от иного ученого не только никакой пользы государству, а один вред и убыток! То начинаем по всей стране хвататься за выровненную зябь, то остаемся без единого гектара паров, то ликвидируем травы и луга, а потом, когда остаемся без сена, кричим «караул» и даем обратный ход: нужны пары, нужны травы! А вот скажи ты мне, кто за эти неисчислимые потери из ученых ответил перед народом хоть один раз? Нет, никто не отвечал, не помню, не слышал… — Сетнер Осипович сердито замолчал. Но долго не мог он молчать, многое, видимо, накопилось в его душе. И начал он вроде бы спокойно, глухим голосом, но с каждой минутой все распалялся. — Вот специализация и концентрация. Дело само по себе хорошее, но зачем разводить опять ту ненужную спешку?! Махнуть бы рукой, да вот характер окаянный, не дает покоя! Ну, я дождусь, дождусь, Яштаков мне шею свернет! — Сетнер Осипович неожиданно рассмеялся. — Он ведь как про меня всем в уши дует? «Ветлов, говорит, это фигура темная!» Вот мерзавец! Знает, знает, как ударить! В делах он слаб, прямо сказать, глупый человек в делах, а вот опорочить кого, языком побрякать или солому жечь, тут он мастер. А кому веры больше, мне или ему? Нет, ты скажи, скажи! — приступил он к Алексею Петровичу, даже дорогу ему заступил, встал, словно скала, плечо даже вперед выставил. — Что, не знаешь? Вот так-то… Конечно же Яштакову, — уныло согласился сам с собой Сетнер Осипович и, понуря голову, пошел дальше. — Ведь это он болеет за районные месячные и квартальные планы, это ведь он ночей не спит, думая, чем кормить скотину. Он, Яштаков! А когда в районе случится что-либо, где будет этот Яштаков? Он опять в первых рядах — с пеной у рта будет обличать меня в консерватизме, потребует выговора, исключения из партии…

Алексей Петрович улыбнулся и покачал головой.

— Ты, Сетнер, неисправимый максималист, — сказал он. — Но вот что я замечаю…

— Что такое? — насторожился Сетнер Осипович и, нахмурив брови, подняв лицо, строго и выжидательно смотрел на Алексея Петровича. — Что такое, а?

— Замечаю, что чем больше ты ездишь да смотришь, тем тверже твой голос и смелее соображения. Смелая мысль — это, конечно, хорошо, но все-таки откуда у тебя такая самоуверенность? Ведь раньше ее, как я помню, не было…

— Откуда, говоришь? — брови его взлетели, он опять стукнул кулаком по своей ладони, точно поставил печать. — Откуда? А вот откуда, вот, смотри! — И он показал на ряд приземистых кирпичных строений под железными крышами. — Пойдем, покажу я тебе, откуда у крестьянина берется самоуверенность!..

В первом строении ворота были распахнуты, такие же ворота были и на другом конце, так что они вошли как в туннель. По прохладе, по непередаваемому запаху Алексей Петрович сразу понял, куда он вошел. Он бы об этом сказал с закрытыми глазами, не видя по обеим сторонам полных сусеков пшеницы. Пол бетонный, чистый, ни единого зернышка, а сусеки подняты над полом, сухо, прохладно… Да, ничего не скажешь, этим можно гордиться, можно показывать.