Вениамин Каверин - Девять десятых

— Однако ж я не ожидал вас таким образом встретить, — сказал он торопливо, — это все на вас непохоже… Вы переменились за этот год.

— Нет, ничего не помню, — снова повторила она, сощурив глаза, и Шахов узнал это движение… — Так что же, значит, выходит, что мы…

— Выходит, что мы… — повторил Шахов.

Она засмеялась.

— Вчера воевали друг против друга?

Нет, эта бледная, с забинтованной рукой женщина была незнакома ему!

Галина сказала ему, криво усмехнувшись:

— Вы — красногвардеец?

— А вы не успели в этом убедиться?

Галина сощурилась, помолчала.

— Знаете ли, Константин Сергеевич, если бы вчера вы сопротивлялись, как я, пожалуй, я бы приказала вас расстрелять.

— Вы для нас неопасны, — сухо отвечал Шахов, не глядя на нее. — Таким, как вы, вчера оставляли оружие.

Галина снова усмехнулась.

«А пожалуй, таким, как она, не следовало оставлять оружие», — подумал Шахов.

— Кроме того, я думал, что мне не придется раскаиваться в том, что я помог вам добраться до дому.

Она, не отвечая, потянулась за портсигаром, лежавшим на стуле возле кровати, но снова прилегла на подушку: видимо, рука у нее сильно болела.

Шахов подал ей портсигар и несколько минут молча смотрел на маленькие пальцы, державшие папиросу.

— Так вы говорите, что юнкерам вчера оставляли оружие?

— Почти все юнкера отпущены на честное слово,

— Ну, вот видите… а я-то…

— Что вы?

— Я-то ведь никому честного слова не давала. Ведь вы вчера вынесли меня из дворца тайком?

— От кого же мне было таиться? — неохотно сказал Шахов.

Галина глядела на него с любопытством.

— Стало быть, вы поступили против долга?

— Я беру на себя ответственность за то, что я вчера сделал, — сказал Шахов. — Мне пора идти. Я зашел только, чтобы проститься с вами.

Галина быстро взглянула на него и вдруг принялась старательно сгибать и разгибать пальцы больной руки; потом так же неожиданно бросила это занятие и закурила новую папироску.

— Вы уезжаете?

— Не знаю. Может быть, завтра отряд отправят на фронт… И, кроме того…

Он принялся глазами искать свою шляпу.

— Все может случиться.

Он взглянул на нее и вдруг с удивительной четкостью вспомнил это бледное, закинутое вверх лицо под светом фонаря на мокром тротуаре, и горьковатый запах пороха, и темноту, и разбитые подвальные окна…

Он протянул к ней руки; она отвернулась.

— Послушайте, — глухим голосом сказал Шахов, — я вас ни о чем спрашивать не хотел… Нам, может быть, и говорить-то не о чем. Я знаю, что виноват перед вами… Я уехал, не известив вас ни одним словом, я не отвечал на ваши письма. Но теперь-то, Галя, когда мы увиделись наконец, неужели вы не хотите даже спросить меня, почему же я…

В дверь постучали. Гвардейский офицер, который вчера встретился ему у подъезда, быстро вошел в комнату и тотчас же бросился к Галине.

— Ах, боже мой, вы ранены?.. — спросил он с беспокойством, — мне Мария Николаевна говорила… Я беспокоился, остался здесь, в городе, заходил к вам, никого не находил дома. Но я представить не мог, что вы в самом деле решились…

Шахов молча отошел.

— Руку прострелили? Сквозная рана? — торопливо спрашивал офицер. — Нужно к хирургу. Я сейчас же еду… — Он пошел к двери и тотчас же вернулся.

— Право, я все-таки считал вас благоразумнее… Пойти в эту суматоху, в эту омерзительную возню, рисковать своей жизнью… да и не только своей…

Он все еще не замечал Шахова. Шахов стоял спиной к нему, разглядывая свои красноватые, сразу вспотевшие руки.

— Я ухожу, до свиданья, — сказал он, перебивая гвардейца.

Тот остановился на полуслове,

Галина познакомила их.

— Тарханов.

— Шахов.

Гвардеец с особенной вежливостью щелкнул шпорами.

— Мы, кажется, знакомы? — осторожно спросил он.

— Возможно.

— Но конечно же! Вы служили в Литовском полку?

— Да. Извините, мне пора.

— Вы останетесь, — сказала Галина.

……………………………………………………………………………………………….

— …Пустяки, кто может серьезно думать об этом, — весело говорил офицер, — еще день, два, и они сами над собой будут смеяться. Меня другое беспокоит — немцы все дальше продвигаются в глубь России, с минуты на минуту можно ожидать высадки десанта в Финляндии. Вот что страшно… А с большевиками можно расправиться в два счета — либо это кончится вмешательством союзников, и тогда военно-полевые суды покажут этим шутникам, что такое закон и порядок, либо…

— А я думаю, — неожиданно для себя самого сказал Шахов, — что это кончится победой большевиков, и тогда не иностранные, а русские военно-полевые суды покажут контрреволюционному офицерству, что такое революционный закон и порядок…