Вениамин Каверин: Девять десятых

— Где же начальник ваш?

— А ты начальнику не мешай! Видишь, начальник девушку фантазирует!

Топят чугунки, ругают машиниста, поют, и никто не тревожит начальника.

И только снег пробирается сквозь разбитые стекла сетчатой крыши и падает на меховую шапочку, на солдатскую фуражку, на лицо и на губы; и на губах он тает в одно мгновение, потому что ему помогают таять другие губы.

— Ну что ж, Галя, надо ехать!

В самом деле, пора! Последний солдат, придерживая полотняный мешок, вбежал по шатким доскам, маленький смазчик в последний раз прошел по перрону, тыкая в колеса своей остроносой лейкой.

Еще только один раз поцеловать холодные губы; еще раз почувствовать на своей щеке дрожание ресниц, еще раз взглянуть на милое лицо.

Он оставляет ее наконец и быстро, не оглядываясь, идет к своему вагону.

Она идет вслед вдоль перрона, — рельсы вздрагивают наконец, — и машет рукой, улыбается и смахивает слезы.

Один вагон за другим медленно проходят мимо нее, и вот знакомое лицо глядит на нее из темной двери.

Она берется за поручни, и внезапно десятки рук подхватывают ее: еще только раз поцеловать, а потом спрыгнуть обратно на каменную площадку перрона — да нет, куда там! Уж и вокзал исчез из виду, только дымная полоса стоит над кирпичной водокачкой; нельзя спрыгнуть, некуда спрыгнуть! Зато можно смотреть друг другу в глаза, слышать стук колес, дышать черной теплотой вагона.

А колеса стучат все быстрее, все торопливее перебирают рельсы, ветер хлещет, и катятся навстречу огни.

И черт ли там разберет, куда мчится этот поезд? Справа плывут поля, и слева плывут поля. Города и деревни мелькают, и революция летит над ними, зажигая охладевшую землю.

1925 г.

Вы говорите, что вы с ним встречались; его фамилия должна быть вам известна ( англ.).