Вениамин Каверин - Девять десятых

Он начал говорить, медленно, с трудом выдавливая из себя одну фразу за другою.

— Совет союза казачьих войск предложил генералу Краснову…

— Это какая деревня будет?

— Селькилево.

— А эта, напротив?

— Монделево.

— Спасибо.

Галина кивнула головой и быстро отошла от повозки.

Финн погладил свою бороду, которая росла откуда-то снизу, из рубашки, и замахнулся на лошадь. Тут же он придержал ее и, обратившись, закричал на Галину:

— Ну, куда посол, куда ты посол? Куда ты посол, там треляют.

И, видя, что Галина не оборачивается, запыхтел, сердито шлепнул губами и погнал лошадь.

В Сельгилеве стреляли. Вызванный с Северного фронта и пришедший уже после перемирия ударный батальон утром 1-го ноября застрелил парламентеров Военно-революционного комитета и пошел в наступление со стороны Витебской железной дороги.

Галина подошла к лесу, и за ним неожиданно скрылась деревня, которую она только что ясно видела с дороги.

Лес был болотистый, широкие лужи пересекали заросшую вязкую тропинку. Голые сучья, скользившие под ногами, были навалены поперек непроходимых мест.

Неглубокий окоп встретился ей неподалеку от тропинки; мертвая лошадь лежала возле него, вытянув тонкие, сухие ноги, оскалив желтые зубы.

Деревья стали редеть, за почерневшими от дождя стволами показались унылые крыши деревни.

Выстрелы повторялись все чаще, и, выйдя на открытое место, Галина сразу почувствовала, что дальше идти нельзя, что невидимая опасность охватывает все вокруг нее: и горбатые стволы деревьев, и голые избы, которыми начинается деревня.

Маленький кусочек коры, взбрызнутый пулей, упал к ее ногам. Она машинально подняла его, размяла в руках и, неожиданно для себя, торопливо побежала через опушку к деревне.

Она бежала, подбирая юбку, стараясь держаться сухих мест, прыгая по кочкам.

Визг пуль все учащался, время от времени соединяясь с долгим, почти непрерывным стуком пулемета.

Она бросилась на землю, ползком перебралась через опушку.

Сторожка с провалившейся соломенной крышей была в двадцати шагах от нее. Галина вскочила на ноги и, ничего не чувствуя, кроме желания уйти, укрыться от этого визга пуль на пустом месте, побежала к сторожке.

Дверь качалась на одной петле, она торопливо распахнула ее и остановилась на пороге. В сторожке, под низким потолком, между задымленных стен, у разбитых окон, стояли, сидели и лежали люди.

Это были красногвардейцы и матросы. Приземистый человек стоял на коленях перед пулеметом — он повернул голову, когда вошла Галина; она успела заметить застывшее, как будто металлическое лицо и широко открытый белый глаз.

Справа и слева от него стреляли из винтовок сквозь разбитые окна.

Матрос в изодранной голландке сидел на полу и негромко стонал, поматывая головой и щупая рану.

Снова мелькнуло металлическое лицо, и пулемет, повертываясь во все стороны, стал стучать, закатываться и задыхаться.

Это лицо и задыхающийся пулемет были так страшны, что Галина метнулась было обратно…

— Закрой дверь! — сердито крикнул ей один из матросов.

Она закрыла дверь и вошла в сторожку.

— Сволочи, сволочи, — бормотал матрос, беспомощно оглядываясь и дергая заевший затвор винтовки.

Затвор щелкнул наконец, матрос снова бросился к окну, расталкивая красногвардейцев.

Галина молча оттягивала от тела мокрую жакетку; холодные струйки воды стекали у нее по спине.

Медленными и аккуратными движениями, которыми как будто руководил кто-то другой, она разогнула и вставила в желобок вывернутую ножку скамейки.

Отсюда, через головы стрелявших, она увидела лес и дорогу, по которой она шла, и колыхающиеся штыки над желтым валом справа от дороги, и маленькие силуэты, которые мельтешили в глазах и катились все ближе и ближе, сгибаясь, неся наперевес свои винтовки.

— Ого, куда барынька залезла, — весело сказал один из красногвардейцев, улыбаясь и снова торопливо пристраиваясь стрелять.

И снова маленькие силуэты замельтешили в глазах, вырастая все больше и все ближе подкатываясь к сторожке, и снова одноглазый пулеметчик, моргая белым жестяным глазом, стал поворачивать задыхающийся пулемет.

Но ничего не смешивалось, все шло в строгом и простом порядке, как будто этим людям у окон ничего не стоило повторять заученную роль.

И только время от времени, когда металлическое лицо раздвигало свои посеревшие губы и спрашивало о том, есть ли еще пулеметные ленты и не пришли ли подкрепления из Гатчины, становилось ясно, что игра не может продолжаться вечно, что круг наступающих сужается, что всему на свете, в том числе и пулеметным лентам, приходит конец, что если через полчаса не придет помощь, то каждому придется выбирать между смертью и пленом.