Вениамин Каверин - Девять десятых

Он вдруг оборвал и обернулся.

— Братишки, где тут комиссара найти?

— Должно быть, здесь! — ответил человек в очках, проходя мимо и указывая головой на двери гарнизонного клуба.

— Дело!

Матрос беспричинно захохотал, сделал налево кругом и побежал вверх по лестнице.

На лестнице он обернулся и быстро заговорил:

— Здорово жарят, а? Никакого срока не дают, жарят и жарят! Мы им в лен, они нам в капусту!

Кривенко и его спутник молча прошли мимо; он посмотрел на них с недоумением, придержал дверь ногой, с размаху вскочил в комнату и остановился, оглядывая всех находившихся в комнате выпуклыми голубыми глазами.

Он миновал патрульного красногвардейца, видимо только что принесшего пакет и рассматривающего с огорченным видом прохудившиеся сапоги, и остановился глазами на человеке, сидевшем за письменным столом; на столе не было ничего, кроме кольта — справа и недопитого стакана чая, в котором плавала папироса, — слева.

Матрос двинулся было к столу, но человек в очках пересек ему дорогу и подошел первый.

— Известие о сдаче Зимнего оказалось ложным.

— Д-да. Мне звонили. Спутали со Шт-табом. Это Штаб взяли.

Человек в очках указал на Кривенко.

— Вот… это для вас, товарищ Турбин, — сказал он неопределенно, — объясните ему, пожалуйста, в чем дело. Он — артиллерист.

Турбин поднялся и вышел из-за стола на середину комнаты. Несколько мгновений он напряженно потирал руками лицо, как бы не зная, с чего начать разговор.

— В-вы говорили ему о том, что…

— Я ничего не говорил, — отозвался тот и сердито вытер мокрую щеку ладонью, — это уже вы будьте добры объяснить товарищу, что от него требуется.

Турбин обратился к Кривенко:

— В д-двух словах…

Он не окончил, — давешний моряк сделал два шага вперед и со щегольской выправкой остановился перед комиссаром, мотнув по воздуху клешами и звонко щелкнув каблуками.

— Прислан с Морского полигона в ваше, товарищ комиссар, распоряжение.

— Хорошо, — коротко ответил Турбин, — т-так вот, значит, вы и этот т-товарищ…

Он вытащил из кармана мундштук и принялся прилаживать к нему толстую самокрутку.

— В д-двух словах, — нужно возможно скорее открыть огонь п-по Зимнему. Здешние артиллеристы из к-крепости отказываются стрелять… Дело в том, что…

Он остановился, втиснув наконец самокрутку в мундштук и шаря по карманам за спичками.

— Д-дело в том, что орудия, по их словам, неисправны. То есть не только по их словам… Я обязан п-предупредить, — вдруг объяснил он, поднимая голову и растерянно взглядывая на человека в очках.

— Разумеется, это ваша обязанность, — нетерпеливо проворчал тот.

— Орудия, по-видимому, действительно н-неисправны. Здешние артиллеристы указывают на то, что н-некоторые части заржавели и с этими… как их… с к-компрессорами тоже что-то неладно. Одним словом, стрельба из этих орудий сопряжена с большим риском.

— Так вот… если вы р-решаетесь, — закончил он и, найдя наконец спички, выпустил из рта огромную струю вонючего дыма. Губы у него чуть-чуть вздрагивали от волнения.

— Нужно сперва орудия осмотреть… Может, врут, что испорчены, — хмуро проворчал Кривенко.

Матрос без всякой причины подмигнул человеку в очках, встретившему это довольно равнодушно.

— Товарищ комиссар, — спросил он у Турбина, — орудия полевые или крепостные и какого калибра?

— П-полевые трехдюймовки.

— Ах ты дьявол! — вдруг удивился матрос. — Из полевых не приходилось стрелять. Ну да ладно!.. Справимся.

На дворе стало еще темнее. Шел дождь. Сильная ружейная перестрелка слышалась со стороны дворца.

Красногвардеец, провожавший Кривенко и матроса к орудиям, поминутно вваливался в лужи, грязь летела во все стороны, он ругался, проклиная весь свет — и юнкеров, и комиссара, и своих спутников, и какого-то Ваську Гвоздева, которому доставалось больше других.

Матрос время от времени останавливался и начинал вразумлять его:

— Ты, так твою так, не имеешь права по моциону так выражаться на людей! Люди идут стрелять из орудий, которые к курицыной тетке годятся, а он выражается. Щелкну тебя по шее, враз сядешь!

Неподалеку от «лагерей» Кривенко спросил у него:

— Как тебя зовут?

— Спирькой! — весело ответил матрос.

— Да не Спирька, а фамилию скажи, — хмуро поправил Кривенко.

Матрос насмешливо посмотрел на Кривенко и свистнул.

— Спиридон Матвеевич Голубков, моряк Второго балтийского экипажа.