Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

— Аминь, — в тон ему промолвил полный человек во фраке, в высоком стоячем воротничке, на который нависал жирный, тронной подбородок. — Аминь. Господа офицеры, — мужайтесь. От имени биржевого комитета я в свою очередь заверяю вас, что все силы истиннорусских промышленников и финансистов перешли давно уже на вашу сторону. Меньше слов — больше дела. Задача — как можно скорее раздавить революцию. Не стесняйтесь в средствах. Для достижения цели все средства хороши. Цель оправдывает их. Мы, биржевой комитет, со своей стороны, следуя по стопам наших пастырей, вносим в фонд спасения родины пять миллионов рублей плюс миллион рублей, который мы отпустила вам в прошлый раз, как первый взнос.

— Браво, браво, господин Бахрушин, — сказал полковник. — При такой поддержке всей нации мы, безусловно, победим.

— Благословляю тебя, сын мой, и от всего сердца целую тебя.

Священник и финансист звонко расцеловались.

— Видите, господа офицеры, — сказал полковник. — Все живые силы русского народа на нашей стороне. Победа обеспечена в недалеком будущем. Не будем же терять драгоценного времени. На улицах еще льется кровь, в данном случае бесполезно…

— Ваш план, полковник?

— Заключить мир на бумаге. Едем на юг, на Дон, Кубань, Терек, Днепр. Здесь на месте оставим хорошо сколоченный кулак. Будем готовить боевые силы и подготовлять народ к Учредительному собранию.

— А нельзя ли без учредилки?

— Зачем? Нужно испробовать все средства. Разумеется, готовясь к Учредительному собранию, мы вовсе не должны оставлять вооруженной борьбы. Она идет и скоро развернется повсеместно. Но учредилку мы используем. По имеющимся у нас сведениям, большинство депутатов выбрано от наших сторонников.

— Тогда дело другое.

— Конечно. Иначе, с какой бы стати мы ратовали за учредилку! Итак, решено: мы сдаемся. Так сказать, уступаем в пространстве, чтобы выиграть во времена. Господа офицеры, через десять минут — по своим местам. Кстати, в соседней комнате есть пища телесная. Желающих милости прошу наскоро выпить и закусить.

— Куда путь держите, полковник?

— Из Москвы?

— Да.

— На Дон, к Каледину.

— Отлично, и я с вами, — заявил Бахрушин.

В больнице, на скорую руку приспособленной под госпиталь, Щеткин быстро пришел в себя. Тут же он хотел подняться с койки и отправиться в ревком, но санитарки не пустили:

— Нельзя. Отдыхай. Сил наберись.

Щеткин поспорил с ними, но подчинился. В первый раз за боевую неделю он сытно поел, его начало клонить ко сну.

«Ладно уж», — сказал он сам себе. — Пересплю часок, отдохну да снова за винтовку».

Спал Щеткин долго и вряд ли проснулся бы сам, если б его не разбудили. Он открыл глаза. Над ним склонилась санитарка.

— Проснись, товарищ, — говорила она.

— А что?

— Тебя спрашивают.

Щеткин вскочил на ноги, потрогал повязку на ране. Особенной боли не чувствовалось.

— То без памяти, а то… ишь, какой шустрый, — изумлялась сиделка.

— Это потому, тетка, что я без памяти… спать хотел. Без малого четыре ночи не спал, — вот и: свалился.

— А рана?

— Какая рана? Вот эта, что ли? — шлепнул Щеткин себя по лбу ладонью. — Это не рана, тетя, а царапинка.

— Ишь ты, герой какой. Хоть бы побрился, а то в щетине весь.

— На то и Щеткин, чтобы в щетине быть. Ха-ха! А кто спрашивает?

— Приходили из ревкома, спрашивали. А нынче какая-то барышня ждет.

— Так зови.

— Сюда нельзя. Сам ступай, добро — ходишь.

— Ну, что ж! Давай разматывай мне это. Что я, турецкий паша? Ишь, накрутили на лоб. Да умыться бы.

— Ну и пострел! Как к барышне, так прихорашивается.

Щеткин покраснел.

— Ну, ну, давай тетка. Некогда мне с тобой лясы точить.

У входа в больницу, в небольшом коридорчике, Щеткин увидел Варю Кисленко. Девушка сидела на скамье у стены и как будто дремала.

— Здравствуй, Варя. Чего ко мне? — спросил Щеткин, подсаживаясь к ней.

— Здравствуй, товарищ Щеткин. Пришла навестить.

— Вот и спасибо. А что, из отряда ушла, что ли?

— Почему думаешь?

— Да без оружия.

— Распустили отряд наш. Победили мы юнкеров.

— Что говоришь! — вскричал Щеткин. — Ах, чорт, — без меня! Надо побежать в ревком.

— Пойдем вместе.

По дороге Щеткин, любуясь стройной фигурой и открытым приятным липом Вари, расспрашивал ее о многом. Девушка доверчиво рассказывала. Из ее слов Щеткин узнал, что Варе двадцать один год, что она живет с матерью — обе ткачихи. Что был у нее жених, да забрали его на войну, где и погиб он.