Владимир Ставский - Сильнее смерти

По коридору громыхают сапоги, на недописанный плакат падает тень.

— Опять несет кого-то! — ворчит Костя. Отводит с бумаги кисть. Краска звонко капает на чистые доски пола. — Чорт их носит! — Спохватившись, он сует кисть в горшочек, свирепо оборачивается, и по смуглому лицу его расплывается улыбка.

— Здорово, Леонид Сергеевич!

В серых просторных глазах Кости сверкает уважение и любовь. Военком дивизии Дегтев, пригнув широкие покатые плечи, глядит на плакат.

— «Товарищи! Кровожадные псы Антанты...» — читает он вслух.

- Начал придираться! — обрывает, вспыхнув, Костя.

- Ну, как плечо? — заботливо спрашивает Дегтев.

Костя вскакивает в стойку, сильно разводит руками, сопя, вздыхает через нос.

- Ого!

- Через неделю в часть! — улыбается Костя. — Хватит с меня подивов!

- Ну, ладно, ладно! Я к тебе по делу. Идем-ка!

Они шагают по солнечной и пыльной станичной улице. Рядом, с огромным, грузным военкомом Костя Борисов словно подросток. А он выше и крепче своих девятнадцати лет. Худое тело его стройно и гибко. Молодые сильные мускулы уже втянуты в работу. После городского училища три года в сортировке на писчебумажной фабрике, потом комсомол, потом по мобилизации комсомола четыре месяца на командных курсах и вот уж второй год на фронте. Сейчас, после ранения в плечо, Константин Борисов, командир пулеметной роты, живет при политическом отделе дивизии, помогает товарищам.

- Ночью опять перебежчики были с той стороны! — тихо говорит Дегтев. — С Восточного маяка прибежали. Прожекторные зеркала, черти, приволокли!

- Здорово! — радостно вскидывается Костя, но, взглянув в озабоченное, заросшее щетиной лицо военкома, тревожно спрашивает: — Что-нибудь сообщили?

- Ничего не разберешь! Донские части ушли на Сиваш. Корниловская дивизия - под Перекоп...

Сразу за хатами станции - многосаженный глинистый обрыв. Внизу гулко грабастает о берег прибой. Далеко - по Керченскому проливу - стремительная леванта [1] Леванта - ветер. гонит с юга зеленые в гулких гребешках и оттого страшно холодные волны. За проливом в синей дымке плавает Крым. Угрюмо выпирают громады мысов на концах пролива. Меж ними, в волнистых складках гор, у самой воды лежат розово-белые пятна Керчи, селений. Видны дымные трубы Брянского металлургического завода.

- Говорят, пальмы там так растут! — мечтательно вздохнув, говорит Костя.

Дегтев, дико взглянув на него, бубнит:

- Пальмы? Нам белые могут баню задать. Ты же сам провожал корпус Гая на польский фронт. Сколько нас тут!

- А чего же разведка спит? — возмущенно замечает Костя.

«Как огонь, быстрый!» думает Дегтев, ласково обнимая Костю.

- Я то же думаю. Ну, пошли в штаб.

Около штаба, поместившегося в школе, лениво балагурят в душной синеватой тени коноводы, ординарцы. Ветер сбивает в метлы густую и мягкую листву акаций, пожелтевшую от жары. В открытые окна слышны мягко-гнусавые гудки полевых телефонов, выкрики связистов, вызывающих полки.

- Никого не пускай, — говорит Дегтев вытянувшемуся белобрысому секретарю и пропускает Костю впереди себя. — Иди-ка смотри.

На карте Крыма и кубанского побережья, висящей на стене, покрытый густыми коричневыми пятнами гор полуостров высится в плотной, волнующей синеве морей, цепляясь за материк узкой полоской Перекопа да Чонгарским мостом на желтом песке Арабатской стрелы.

С кубанской стороны в Керченский пролив далеко выдаются две косы: Чушка - близ Азовского моря и Тузла - немного южнее Таманской станицы.

- Смотри, какой у нас берег! — Дегтев тычет огромным жестким пальцем в извилистые узоры приазовского побережья: — Тут сотни верст кругом камыши да лиманы. Прозеваешь - да-ле-ко в тыл заскочат.

- Не надо зевать! — строго окликает Костя.

Дегтев нетерпеливо щелкает пальцами, смотрит в окно. Вдруг сурово и вместе с тем ласково говорит:

- Я, Костя, решил тебя послать в Крым на разведку.

- Меня? — восклицает Костя. — Меня? В Крым?.. Ну, уж нет! Брось шутить, Леонид Сергеевич!

- Не шучу, Костя! Надо итти!

- Да я же не умею! Не знаю я!

- Кое-что расскажу. А больше самому соображать придется.

- Я не...

- Да ты подумай! — обрывает Дегтев и склоняется над бумагами.