Владимир Ставский - Сильнее смерти

«А кто его знает, что у него на уме? — думает Костя. — Пусть даже сочувствует он, лучше смолчать. У меня свое дело».

- Скоро ли это кончится? — обернувшись, кричит бородач. — У меня казаки всю пшеницу стравили. Чем будем жить? Н-но! Родные! — он мягко шевелит вожжами.

Крепкие кони, играя, толкают друг друга в плечо, подхватывают сильной рысью бричку.

- Давно потравили? — спрашивает Костя, придвигаясь к бородачу.

- Неделю назад. Целая армия прошла! — безнадежно отвечает тот. — Еле успел коней спрятать!

«Там участники ледяных походов, тут казаки!» отмечает Костя.

На перекрестке бородач, не трогая вожжей, голосом останавливает лошадей.

- Мне направо!

- Спасибо, дядя! — от сердца, растроганно благодарит Костя.

- Не на чем!

Бричка трогается. Бородач, схватившись за вожжи, кричит:

- По экономиям коменданты скрозь стоят! Смотри! А на Маме дроздовцы, батарея...

- Спасибо!

- А там у меня сын! — тычет пальцем бородач нето в сторону каменоломни, нето на Кубань.

За бричкой клубится сивая пыль.

«Нет, уж нет! Ну его совсем с этим Брянским заводом! Так-то вот и влетишь! — облегченно вздыхает Костя. — Он меня, видно, за дезертира принял... А ведь это здорово! В случае чего, я могу себя за дезика выдать, а?»

Костя вдруг с сильнейшим любопытством думает, кто же был на самом деле перебежчик Илья Любимов, с документом которого он путешествует...

Он садится в ложбине, вынимает из кармана смятый, пожелтевший воинский билет.

Билет с обеих сторон замазан фиолетовыми отметками этапных комендантов.

«Это хорошо! —отмечает Костя. — И я буду так же много шататься - родичей, что ли, искать!.. А чего шатался Любимов, казак станицы Казанской, Верхнедонского округа? Ему только двадцать три года - 1893 года рождения, а он уже уволен был по 60-й статье - порок сердца. Значит, парень успел хлебнуть горя, раз казачье сердце не выдержало...»

Костя представляет себе русого чубатого казака с мутными дряблыми мешками под усталыми серыми глазами, с вялыми губами, тронутыми мертвенной синевой, оборванного, обовшивевшего.

Костя всматривается в числа отметок на билете - Любимов настойчиво пробирался из Балаклавы на восток, к проливу, на Кубань.

Он неделями сидел и в Симферополе, и в Феодосии, и в каких-то камышах, но пробрался.

«Большая заноза заскочила, видно!» улыбается Костя, как-то разом и целиком понимая казака Любимова, изверившегося в вековечных, всосанных с молоком матери устоях и верованиях, возненавидевшего начальников своих, осторожно, чтобы самому не пропасть, проклинавшего их на этапах и на вокзалах - всюду, где были казаки, солдаты...

«А я-то ведь знаю, чего хочу! — с чувством радостного, ослепительного превосходства думает Костя. — Я не перебежчик, а комсомолец! Мы за всех за них думаем! И я сейчас тут - один за всех!»

Яростно чадит душный день. Холмы и долины приподнимаются и плывут над синими струями испарений. Солнце словно застыло в зените. Редкие вздохи ветра пышут зноем, обжигая Костино лицо.

По степным, заросшим лебедой да полынью рубежам, по хрящистым и твердым, ослепительно сверкающим дорогам шагает Костя. Он уже смелее заговаривает с встречными, сворачивает с дороги к работающим в степи хлеборобам.

Жалуется, что нет работы, что никак не найдет потерянных во время эвакуации из Новороссийска родичей. Хлеборобы участливо расспрашивают его, кормят салом, рассыпчатым хлебом. И всегда у всех один знакомый вопрос: «Ничего не слыхать такого? Скоро кончится?..»

Бородач не соврал: в каждом хуторке коменданты, об этом говорят и хлеборобы. Костя далеко обходит жилье.

Обогнув немецкую колонию, Костя выходит на дорогу. Тут его догоняет тачанка. Поручик в новеньком мундире с блестящими золотыми погонами кладет руку на плечо кучеру, молодая женщина хватает его за руку, с испугом взглянув на Костю. Офицер машет рукой, кучер нахлестывает гнедых жеребцов. Костя переводит дух, глядя на часто оборачивающегося белогвардейца.

Напившись мутной воды в заросшем камышом и осокой ставочке, Костя с интересом глядит на режущих воздух и поверхность воды незнакомых, невиданных птиц, похожих на ласточек, но вдвое больше и с ярким, отблескивающим вороненой сталью оперением.

Попадаются и иные птицы, тоже невиданные, сверкающие голубыми крыльями. Птицы бесстрашно садятся на дороге, отлетая прямо из-под ног Кости в золотоголовые рослые подсолнухи, полчищами рассыпавшиеся по могучим склонам холмов.