Михаил Соколов - Искры

— Ночная смена должна работать, — сказал он Чургину.

По расчетам Чургина, уборку породы можно было закончить к вечеру, ремонт пути и того раньше, а на крепежные работы требовалось три часа. И он ответил:

— Ночная смена будет работать.

— Через час подниметесь ко мне.

— Хорошо.

Чургин догадывался, о чем будет идти речь в кабинете управляющего, и зашел в первую артельную лаву к Семену Борзых посоветоваться.

— Стародуб вызывает меня к себе, — тихо заговорил он, отозвав Борзых в сторону. — Очевидно, будет интересоваться не столько причиной катастрофы, сколько тем, что я позволил Леону, тебе и Недайвозу говорить «бунтарские» речи.

Борзых снял очки, долго вытирал их подолом рубахи, наконец водрузил на нос и спросил:

— Ну, так что ты мне хочешь сказать?

Чургин поднял на него глаза и ничего не ответил. Он чувствовал, что предстоящий разговор со Стародубом — первый за все время его работы у Шухова разговор, после которого он, возможно, не будет работать на шахте. Не станет же он отрицать того, что допустил речи против хозяев? Но если он допустил их, может ли Стародуб поверить, что Чургин не сделал это умышленно, что он не является скрытым вдохновителем Леона, Борзых, Недайвоза? «Безусловно, не поверит… Да… Наступает развязка. Роль моя на шахте ясна. Откажись я — не поверят. Скажи — арестуют», — обдумывая положение, рассуждал сам с собою Чургин.

Борзых обратил внимание: Чургин, достав папиросу, взял ее в рот не тем концом и держал ее так, о чем-то думая. Борзых вынул папиросу у него изо рта, но Чургин, вместо того чтобы закурить, спрятал ее в портсигар.

— Я, кажется, не знаю, как себя держать, Семен. Странно, но это так, — признался он. — Открывать себя я не могу.

— Не имеешь права.

— И отказаться, если он в упор спросит, я тоже не могу. Черт его знает, как это глупо выходит. Я могу провалиться только из-за одного своего характера: не умею кривить душой.

— Так… Еще что скажешь? — хладнокровно спросил Борзых.

Чургин поправил фитиль своей лампы, туже надел картуз.

— А еще я тебе вот что скажу, — по-обычному, твердым голосом заговорил он: — Потолкуй сейчас же со старшими второй, третьей и четвертой артели, найди Загородного, тетку Матрену, Митрича, словом, всех наших. Будем начинать подготовку шахтеров к стачке. Основные требования к Шухову: восьмичасовой рабочий день, повышение расценок, охрана труда, увольнение остальных подрядчиков и штейгера. О других требованиях поговорим сегодня на кружке.

Борзых улыбнулся:

— Вот это добрые речи! А поначалу молол, что и не разберешь. Раскрывать себя мы, то есть организация, запрещаем тебе. А дальше — тебя не учить.

— Ну, тогда желай успеха. Я пошел…

— Желаю, Илья… — Борзых пожал руку Чургину. — Смотри, прямой ты уж больно, черт! Надо пока в обход идти.

Спустя час Чургин явился в главную контору. Тяжелыми, медленными шагами он подошел к кабинету управляющего, секунду постоял в раздумье. «А, черт! Рано ты захотел со мной объясняться»; — пожалел он мысленно и, как обычно, без предупреждения вошел в кабинет.

Стародуб, отвалясь к спинке кресла, о чем-то думал. Лицо его было озабочено, лоб и виски — красные, видимо он тер их пальцами.

— Вы меня просили зайти, господин управляющий. Я вас слушаю, — негромко сказал Чургин, подходя и снимая картуз.

Стародуб поднялся из-за большого письменного стола красного дерева и зашагал по кабинету, ничего не ответив.

Чургин посмотрел на него — небольшого, крепкого, на ладные шевровые сапоги и перевел взгляд на огромные, в рост человека, часы. «Интеллигентская манера… Знаешь, — говори сразу, в обморок не упаду», — подумал он. Взгляд его остановился на хорошо вычерченном генеральном плане второго горизонта, приколотом к стене у стола. Он пристально посмотрел на него и заметил: это и был тот самый проект Стародуба, которыми предусматривались малые лавы. Внизу на нем виднелась размашистая подпись Шухова. Но, несмотря на это, работы в шахте велись по новому проекту Чургина.

А Стародуб, заложив руки назад, все продолжал ходить по мягкому текинскому ковру и молчал.

Так прошла минута, две, и никто за это время не произнес ни слова. Казалось, происходил какой-то немой поединок этих людей, и ни тот, ни другой не хотел сдаваться, ожидая, пока заговорит противник. Чургин знал эту манеру Стародуба, на многих она действовала, подобно пытке.

Простояв ровно пять минут, — он это заметил по стенным часам, — Чургин надел картуз, потянул его за лакированный козырек и повернулся уходить.