Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

Работали они в четыре руки. Заказы брала и разносила сама Катерина. По городу ходила почти без опаски. И диво дивное: чем смелее она держалась, чем меньше оглядывалась, тем удачливее и проще все у нее выходило. Бывало, что и земляков издали видела, но всегда уходила незамеченной — словно в шапке-невидимке ходила по городу.

А теперь, узнав о новой власти и о новых законах, она и вовсе перестала бояться. Однако старую придумку о том, что будто бы не живет она в городе, а находится здесь проездом, пока держала на всякий случай — мало ли на кого нарвешься в городской сутолоке. Ефимья и дивилась таким переменам, и радовалась, и тайно сожалела: хуже ведь ей станет, если уйдет Катя.

И еще недоумевала бабка с самого приезда, с какой это стати за те же заказы стали платить вдвое больше. Правда, подорожать-то все изрядно подорожало — война свое делает, — но ведь Катерина не то что двойную, а тройную, цену берет и более! Как же это ей удается?

Удавалось просто. Разменяла самоедовские «катеринки» и добавляла в каждую выручку.

В то утро отнесла она заказ богатой приезжей купчихе в гостиницу Башкирова. Там же еще по номерам побегала и новой работы добыла. Потом загорелось ей в Бурумбайку сбегать — купить гарусных ниток у знакомой татарки. Вышла на Толстовскую улицу, потом по Татарскому переулку на Набережную выскочила, через Уй по мосту перебралась и на подъем, к поселочку двинулась.

С утра дорожка была подмерзшая, сухая, а тут уж раскисать стала. Грязь размягчилась, и лужи открылись. Да лужи-то и обойти можно, а вот извозчика берегись! Гоняют они, как сумасшедшие, и грязью нещадно брызжутся.

В последние дни редко бывало, чтоб задумки ее не сбывались — купила гаруса и как раз такого, какого хотелось. В обратный путь по Малоказарменскому переулку пустилась. Тут ей казалось прямее и проезжих меньше. Бабке такой ходьбы на весь бы денек хватило, а она к полудню вернется и еще работать будет до глубокой ночи.

На красные фонарики, хоть и не горели они днем, поглядывала Катерина теперь с особым смыслом. А знакомый дом с фонарем всегда обходила по другой стороне улицы. Так поступила и на этот раз. Но, едва миновав его, услышала с той стороны знакомый голос:

— Барышня! Барышня!

Оглянулась Катерина — на крыльце стоит знакомая ей хозяйка заведения и призывно машет рукой.

— Господи! Уж не в работницы ли опять позвать хочет, — недовольно проворчала Катерина, но все же направилась к ней, перепрыгивая через лужи.

— Ты как-то спрашивала вязальной работы, — сказала хозяйка, когда Катерина остановилась у крыльца! — А теперь ты берешь заказы?

— Беру.

— Мне надо пятнадцать… ну, таких сетчатых, ажурных воротников для моих девиц. Белых. Ты можешь связать?

— Могу. А нитки есть?

— Есть, есть нитки! — поправив очки в золотой оправе, она повела рукой — ослепительно сверкнули перстни — и пригласила: — Пройдем в зал, там я все покажу.

Робко поднялась Катерина по ступеням этого крыльца, предварительно стрельнув по улице взглядом. Внутри было все так же чисто, уютно и безлюдно. Только салфетки на столиках другие лежали.

— Аннушка! — позвала во весь голос хозяйка. — Нюрочка, принеси мне белые нитки с комода! — И опять, как суслик подсвистнул, когда она «ч» выговаривала.

Из-за тяжелой бордовой портьеры выскочила девушка с нитками в руках и, взглянув на гостью, поникла, свернулась, как ночная фиалка. А Катерина, лицом потемнев, без приглашения присела на ближайший стул.

— Вот из таких ниток свяжешь? — спросила хозяйка, лишь удивившись бесцеремонности гостьи, но не заметив главного.

— Свяжу, — глухо ответила Катерина. — А вязать-то как, образец у вас есть?

— Есть. Принеси, Нюрочка, мое платье… Нет, не найдешь ты. Сама я схожу. Посидите здесь.

— Как ж эт занесло-то тебя сюда, милая? — негромко и сурово спросила Катерина, как только вышла хозяйка. — Давно?

— Да… вот уж второй месяц идет, — сквозь жгучие, неуемные слезы молвила Нюра. — В тот раз, как мы с тобой на Прийске-то расстались у тети Фени, забежала я к своим, пригрели они меня. Я и засиделась… Завечерело уж, как в Кочкарь-то отправилась. Только за Прийск вышла — Самоедов… настиг на тройке… Тройка-то скачет… а он, как зверь, распластал на мне платьишко да и испохабил трижды… пока в Кочкарь въехали… Да я бесчувственная была… Два дня дома без памяти валялась… А потом он приехал… Забрал меня, как куклу, и привез сюда… Сказал… что платить будет хорошо и пользоваться один… будет… Недели две так и было… а потом… пустили по вся-аким…