В повести челябинского писателя рассказывается о последних месяцах Великой Отечественной войны и о службе советских солдат в Германии в первые послевоенные годы, о бессмертном подвиге, гуманизме и чувстве долга советски воинов-освободителей.
Издается к 45-летию Победы.
Вынеси все, но не дай повода счастливо улыбнуться врагу земли твоей.
Автор
Здесь всюду видны следы недавних боев. У поворота дороги — растерзанный немецкий танк. Длинный ствол его орудия понуро повис почти до земли.
В придорожной канаве опрокинут вверх колесами серый «мерседес», на кромке поля лежит на боку огромный тягач. Верхняя гусеница лихо развернулась назад, да так и застыла в стремительном броске.
Прямо против окна, у которого стоит младший лейтенант Батов, за дорогой валяются противогазы, рассыпаны стреляные гильзы и боевые патроны — винтовочные и автоматные, затоптанный в землю ранец. А рядом лежит убитый немец. Рыжеватые волосы на голове слиплись, и только вихорок на лбу покачивается от слабого ветра.
Солдаты и офицеры снуют по дороге, куда-то спешат. В широкое окно со второго этажа видно почти все огромное поле, а слева тянется хвойный темно-зеленый лес. Туда почти невозможно смотреть: красное предзакатное солнце слепит глаза.
Но именно туда и надо смотреть Батову. Только что в соседней комнате майор штаба дивизии вручил ему направление. На вопрос, как и где найти полк, он ответил:
— Язык до Берлина доведет.
— Что же, спрашивать у всякого встречного?
Пожилой, но очень подвижный майор легко выскочил из-за стола, взял Батова за локоть, подвел к окну.
— Вот ваша дорога! — указал он рукой наискосок через поле, зажмурившись, отвернулся от солнца и добавил: — Идите прямо. Тут километров пять-шесть, не больше. Найдете: полк не иголка! — и легонько подтолкнул Батова в спину.
Батов пошел к двери и, уже притворяя ее, услышал:
— Зайдите на нашу кухню подкрепиться перед дорогой!..
— Ух, как она его!
— Вот это поиграл!
— Подкинь ему, Зина, еще подкинь горяченьких! Чай, соскучился об эдакой благодати.
— Хо-хо-хо-хо! Крепче спать будет.
Зина Белоногова, санинструктор первой роты, не обращая внимания на крики солдат, бежала между палатками батальонного лагеря, оглядываясь на старшего сержанта Боброва и разбрызгивая опавшую хвою хромовыми сапожками.
Бобров, прикрыв рукой щеку, пылающую от Зининой оплеухи, стоял у всех на виду в смущении. Ему, замещающему взводного, неудобно было перед солдатами, оттого сутулость его сделалась более заметной. Круглая голова словно вдавилась в квадратные плечи.
— А ведь неловко вышло, товарищ старший сержант, — колюче заметил Жаринов. — Поверь моей седине — неловко.
Никакой седины у Жаринова не было. Хотя неделю назад ему стукнуло пятьдесят, в рыжеватых волосах не серебрилось еще ни одной сединки. Каштановые усы он аккуратно подстригал и держался молодецки.
— А черта ли она взбеленилась! — возмущался Бобров. — Я ж ее только шутя разок щипнул.
— То-то вот и оно — щипнул! Нас в батальоне-то вон сколь, а их, голубушек, всего две осталось...
— Ну, хватит тебе, дед, морали читать! — оборвал его командир взвода Дьячков, выползая на локтях из палатки.
— Да вона ж сама постоянно чепится, товарищ младший лейтенант, — петушком пропел из-за спины Жаринова, чистившего автомат в створе палатки, маленький коренастый солдат Орленко.
— Чепится или не чепится, — серьезно возразил Жаринов, повернувшись боком к Орленко, — а давай-ка тебя всем батальоном ущипнем — не то запоешь!
— Оно и то правда, Ларионыч, — согласился Орленко, повернувшись на шинели с боку на спину, чтобы не лезло в глаза низкое солнце, и наблюдая, как Жаринов старательно протягивает через ствол белую тряпочку. Протянет шомполом, посмотрит на ветошку — не запачкалась ли. А потом долго заглядывает в ствол, прищурив один глаз.
— Пополнение пришло! Пополнение! — вдруг послышалось из-за редких сосен, с той стороны, где стояла палатка командира батальона. Там остановилась небольшая колонна вновь прибывших солдат. Связной штаба вприпрыжку бежал по тропинке и весело, на весь лагерь, кричал:
— Пополнение! Встречайте пополнение!
Читать дальше